Рассказы про войну 1941 1945 короткие. Две невыдуманные истории про войну. Доклад на тему Великая Отечественная Война

Андрей Платонов. Маленький солдат

Недалеко от линии фронта внутри уцелевшего вокзала сладко храпели уснувшие на полу красноармейцы; счастье отдыха было запечатлено на их усталых лицах.

На втором пути тихо шипел котёл горячего дежурного паровоза, будто пел однообразный, успокаивающий голос из давно покинутого дома. Но в одном углу вокзального помещения, где горела керосиновая лампа, люди изредка шептали друг другу успокаивающие слова, а затем и они впали в безмолвие.

Там стояли два майора, похожие один на другого не внешними признаками, но общей добротою морщинистых загорелых лиц; каждый из них держал руку мальчика в своей руке, а ребёнок умоляюще смотрел на командиров. Руку одного майора ребёнок не отпускал от себя, прильнув затем к ней лицом, а от руки другого осторожно старался освободиться. На вид ребёнку было лет десять, а одет он был как бывалый боец — в серую шинель, обношенную и прижавшуюся к его телу, в пилотку и в сапоги, пошитые, видно, по мерке на детскую ногу. Его маленькое лицо, худое, обветренное, но не истощённое, приспособленное и уже привычное к жизни, обращено было теперь к одному майору; светлые глаза ребёнка ясно обнажали его грусть, словно они были живою поверхностью его сердца; он тосковал, что разлучается с отцом или старшим другом, которым, должно быть, доводился ему майор.

Второй майор привлекал ребёнка за руку к себе и ласкал его, утешая, но мальчик, не отымая своей руки, оставался к нему равнодушным. Первый майор тоже был опечален, и он шептал ребёнку, что скоро возьмёт его к себе и они снова встретятся для неразлучной жизни, а сейчас они расстаются на недолгое время. Мальчик верил ему, однако и сама правда не могла утешить его сердца, привязанного лишь к одному человеку и желавшего быть с ним постоянно и вблизи, а не вдалеке. Ребёнок знал уже, что такое даль расстояния и время войны, — людям оттуда трудно вернуться друг к другу, поэтому он не хотел разлуки, а сердце его не могло быть в одиночестве, оно боялось, что, оставшись одно, умрёт. И в последней своей просьбе и надежде мальчик смотрел на майора, который должен оставить его с чужим человеком.

— Ну, Серёжа, прощай пока, — сказал тот майор, которого любил ребёнок. — Ты особо-то воевать не старайся, подрастёшь, тогда будешь. Не лезь на немца и береги себя, чтоб я тебя живым, целым нашёл. Ну чего ты, чего ты — держись, солдат!

Серёжа заплакал. Майор поднял его к себе на руки и поцеловал лицо несколько раз. Потом майор пошёл с ребёнком к выходу, и второй майор тоже последовал за ними, поручив мне сторожить оставленные вещи.

Вернулся ребёнок на руках другого майора; он чуждо и робко глядел на командира, хотя этот майор уговаривал его нежными словами и привлекал к себе как умел.

Майор, заменивший ушедшего, долго увещевал умолкшего ребёнка, но тот, верный одному чувству и одному человеку, оставался отчуждённым.

Невдалеке от станции начали бить зенитки. Мальчик вслушался в их гулкие мёртвые звуки, и во взоре его появился возбуждённый интерес.

— Их разведчик идёт! — сказал он тихо, будто самому себе. — Высоко идёт, и зенитки его не возьмут, туда надо истребителя послать.

— Пошлют, — сказал майор. — Там у нас смотрят.

Нужный нам поезд ожидался лишь назавтра, и мы все трое пошли на ночлег в общежитие. Там майор покормил ребёнка из своего тяжело нагруженного мешка. «Как он мне надоел за войну, этот мешок, — сказал майор, — и как я ему благодарен!» Мальчик уснул после еды, и майор Бахичев рассказал мне про его судьбу.

Сергей Лабков был сыном полковника и военного врача. Отец и мать его служили в одном полку, поэтому и своего единственного сына они взяли к себе, чтобы он жил при них и рос в армии. Серёже шёл теперь десятый год; он близко принимал к сердцу войну и дело отца и уже начал понимать по-настоящему, для чего нужна война. И вот однажды он услышал, как отец говорил в блиндаже с одним офицером и заботился о том, что немцы при отходе обязательно взорвут боезапас его полка. Полк до этого вышел из немецкого охвата, ну с поспешностью, конечно, и оставил у немцев свой склад с боезапасом, а теперь полк должен был пойти вперёд и вернуть утраченную землю и своё добро на ней, и боезапас тоже, в котором была нужда. «Они уж и провод в наш склад, наверно, подвели — ведают, что отойти придётся», — сказал тогда полковник, отец Серёжи. Сергей вслушался и сообразил, о чём заботился отец. Мальчику было известно расположение полка до отступления, и вот он, маленький, худой, хитрый, прополз ночью до нашего склада, перерезал взрывной замыкающий провод и оставался там ещё целые сутки, сторожа, чтобы немцы не исправили повреждения, а если исправят, то чтобы опять перерезать провод. Потом полковник выбил оттуда немцев, и весь склад целый перешёл в его владение.

Вскоре этот мальчуган пробрался подалее в тыл противника; там он узнал по признакам, где командный пункт полка или батальона, обошёл поодаль вокруг трёх батарей, запомнил всё точно — память же ничем не порченная, — а вернувшись домой, показал отцу по карте, как оно есть и где что находится. Отец подумал, отдал сына ординарцу для неотлучного наблюдения за ним и открыл огонь по этим пунктам. Всё вышло правильно, сын дал ему верные засечки. Он же маленький, этот Серёжка, неприятель его за суслика в траве принимал: пусть, дескать, шевелится. А Серёжка, наверно, и травы не шевелил, без вздоха шёл.

Ординарца мальчишка тоже обманул, или, так сказать, совратил: раз он повёл его куда-то, и вдвоём они убили немца — неизвестно, кто из них, — а позицию нашёл Сергей.

Так он и жил в полку при отце с матерью и с бойцами. Мать, видя такого сына, не могла больше терпеть его неудобного положения и решила

отправить его в тыл. Но Сергей уже не мог уйти из армии, характер его втянулся в войну. И он говорил тому майору, заместителю отца, Савельеву, который вот ушёл, что в тыл он не пойдёт, а лучше скроется в плен к немцам, узнает у них всё, что надо, и снова вернётся в часть к отцу, когда мать по нему соскучится. И он бы сделал, пожалуй, так, потому что у него воинский характер.

А потом случилось горе, и в тыл мальчишку некогда стало отправлять. Отца его, полковника, серьёзно ранило, хоть и бой-то, говорят, был слабый, и он умер через два дня в полевом госпитале. Мать тоже захворала, затомилась — она была раньше ещё поувечена двумя осколочными ранениями, одно было в полость — и через месяц после мужа тоже скончалась; может, она ещё по мужу скучала... Остался Сергей сиротой.

Командование полком принял майор Савельев, он взял к себе мальчика и стал ему вместо отца и матери, вместо родных — всем человеком. Мальчик ответил ему тоже всем сердцем.

— А я-то не из их части, я из другой. Но Володю Савельева я знаю ещё по давности. И вот встретились мы тут с ним в штабе фронта. Володю на курсы усовершенствования посылали, а я по другому делу там находился, а теперь обратно к себе в часть еду. Володя Савельев велел мне поберечь мальчишку, пока он обратно не прибудет... Да и когда ещё Володя вернётся и куда его направят! Ну, это там видно будет...

Майор Бахичев задремал и уснул. Серёжа Лабков всхрапывал во сне, как взрослый, поживший человек, и лицо его, отошедши теперь от горести и воспоминаний, стало спокойным и невинно счастливым, являя образ святого детства, откуда увела его война. Я тоже уснул, пользуясь ненужным временем, чтобы оно не проходило зря.

Проснулись мы в сумерки, в самом конце долгого июньского дня. Нас теперь было двое на трёх кроватях — майор Бахичев и я, а Серёжи Лабкова не было. Майор обеспокоился, но потом решил, что мальчик ушёл куда-нибудь на малое время. Позже мы прошли с ним на вокзал и посетили военного коменданта, однако маленького солдата никто не заметил в тыловом многолюдстве войны.

Наутро Сережа Лабков тоже не вернулся к нам, и бог весть, куда он ушёл, томимый чувством своего детского сердца к покинувшему его человеку — может быть, вослед ему, может быть, обратно в отцовский полк, где были могилы его отца и матери.

Владимир Железников. В старом танке

Он уже собрался уезжать из этого города, сделал свои дела и собрался уезжать, но по дороге к вокзалу вдруг натолкнулся на маленькую площадь.

Посередине площади стоял старый танк. Он подошёл к танку, потрогал вмятины от вражеских снарядов — видно, это был боевой танк, и ему поэтому не хотелось сразу от него уходить. Поставил чемоданчик около гусеницы, влез на танк, попробовал люк башни, открывается ли. Люк легко открылся.

Тогда он залез внутрь и сел на сиденье водителя. Это было узенькое, тесное место, он еле туда пролез без привычки и даже, когда лез, расцарапал руку.

Он нажал педаль газа, потрогал рукоятки рычагов, посмотрел в смотровую щель и увидел узенькую полоску улицы.

Он впервые в жизни сидел в танке, и это всё для него было так непривычно, что он даже не слышал, как кто-то подошёл к танку, влез на него и склонился над башней. И тогда он поднял голову, потому что тот, наверху, загородил ему свет.

Это был мальчишка. Его волосы на свету казались почти синими. Они целую минуту смотрели молча друг на друга. Для мальчишки встреча была неожиданной: думал застать здесь кого-нибудь из своих товарищей, с которыми можно было бы поиграть, а тут на тебе, взрослый чужой мужчина.

Мальчишка уже хотел ему сказать что-нибудь резкое, что, мол, нечего забираться в чужой танк, но потом увидел глаза этого мужчины и увидел, что у него пальцы чуть-чуть дрожали, когда он подносил сигарету к губам, и промолчал.

Но молчать без конца ведь нельзя, и мальчишка спросил:

— Вы чего здесь?

— Ничего, — ответил он. — Решил посидеть. А что — нельзя?

— Можно, — сказал мальчик. — Только этот танк наш.

— Чей — ваш? — спросил он.

— Ребят нашего двора, — сказал мальчишка.

Они снова помолчали.

— Вы ещё долго будете здесь сидеть? — спросил мальчишка.

— Скоро уйду. — Он посмотрел на часы. — Через час уезжаю из вашего города.

— Смотрите-ка, дождь пошёл, — сказал мальчишка.

— Ну, давай заползай сюда и закрывай люк. Дождь переждём, и я уйду.

Хорошо, что пошёл дождь, а то пришлось бы уйти. А он ещё не мог уйти, что-то его держало в этом танке.

Мальчишка кое-как примостился рядом с ним. Они сидели совсем близко друг от друга, и было как-то удивительно и неожиданно это соседство.

Он даже чувствовал дыхание мальчишки и каждый раз, когда он подымал глаза, видел, как стремительно отворачивался его сосед.

— Вообще-то старые, фронтовые танки — это моя слабость, — сказал он.

— Этот танк — хорошая вещь. — Мальчишка со знанием дела похлопал ладонью по броне. — Говорят, он освобождал наш город.

— Мой отец был танкистом на войне, — сказал он.

— А теперь? — спросил мальчишка.

— А теперь его нет, — ответил он. — Не вернулся с фронта. В сорок третьем пропал без вести.

В танке было почти темно. Через узенькую смотровую щель пробивалась тоненькая полоска, а тут ещё небо затянуло грозовой тучей, и совсем потемнело.

— А как это — «пропал без вести»? — спросил мальчик.

— Пропал без вести, значит, ушёл, к примеру, в разведку в тыл врага и не вернулся. И неизвестно, как он погиб.

— Неужели даже это нельзя узнать? — удивился мальчик. — Ведь он там был не один.

— Иногда не удаётся, — сказал он. — А танкисты смелые ребята. Вот сидел, к примеру, тут какой-нибудь парень во время боя: свету всего ничего, весь мир видишь только через эту щель. А вражеские снаряды бьют по броне. Видал, какие выбоины! От удара этих снарядов по танку голова могла лопнуть.

Где-то в небе ударил гром, и танк глухо зазвенел. Мальчишка вздрогнул.

— Ты что, боишься? — спросил он.

— Нет, — ответил мальчишка. — Это от неожиданности.

— Недавно я прочёл в газете об одном танкисте, — сказал он. — Вот это был человек! Ты послушай. Этот танкист попал в плен к фашистам: может быть, он был ранен или контужен, а может быть, выскочил из горящего танка и они его схватили. В общем, попал в плен. И вдруг однажды его сажают в машину и привозят на артиллерийский полигон. Сначала танкист ничего не понял: видит, стоит новенький «Т-34 », а вдали группа немецких офицеров. Подвели его к офицерам. И тогда один из них говорит:

«Вот, мол, тебе танк, ты должен будешь пройти на нем весь полигон, шестнадцать километров, а по тебе будут стрелять из пушек наши солдаты. Проведёшь танк до конца — значит, будешь жить, и лично я тебе дам свободу. Ну, а не проведёшь — значит, погибнешь. В общем, на войне как на войне».

А он, наш танкист, совсем ещё молодой. Ну, может быть, ему было двадцать два года. Сейчас такие ребята ходят ещё в институты! А он стоял перед генералом, старым, худым, длинным, как палка, фашистским генералом, которому было наплевать на этого танкиста и наплевать, что тот так мало прожил, что его где-то ждёт мать, — на всё было наплевать. Просто этому фашисту очень понравилась игра, которую он придумал с этим советским: он решил новое прицельное устройство на противотанковых пушках испытать на советском танке.

«Струсил?» — спросил генерал.

Танкист ничего не ответил, повернулся и пошёл к танку... А когда он сел в танк, когда влез на это место и потянул рычаги управления и когда они легко и свободно пошли на него, когда он вдохнул привычный, знакомый запах машинного масла, у него прямо голова закружилась от счастья. И, веришь ли, он заплакал. От радости заплакал, он уже никогда и не мечтал, что снова сядет в свой любимый танк. Что снова окажется на маленьком клочке, на маленьком островке родной, милой советской земли.

На минуту танкист склонил голову и закрыл глаза: вспомнил далёкую Волгу и высокий город на Волге. Но тут ему подали сигнал: пустили ракету. Это значит: пошёл вперёд. Он не торопился, внимательно глянул в смотровую щель. Никого, офицеры спрятались в ров. Осторожно выжал до конца педаль газа, и танк медленно пошёл вперёд. И тут ударила первая батарея — фашисты ударили, конечно, ему в спину. Он сразу собрал все силы и сделал свой знаменитый вираж: один рычаг до отказа вперёд, второй назад, полный газ, и вдруг танк как бешеный крутнулся на месте на сто восемьдесят градусов — за этот маневр он всегда получал в училище пятерку — и неожиданно стремительно помчался навстречу ураганному огню этой батареи.

«На войне как на войне! — вдруг закричал он сам себе. — Так, кажется, говорил ваш генерал».

Он прыгнул танком на эти вражеские пушки и раскидал их в разные стороны.

«Неплохо для начала, — подумал он. — Совсем неплохо».

Вот они, фашисты, совсем рядом, но его защищает броня, выкованная умелыми кузнецами на Урале. Нет, теперь им не взять. На войне как на войне!

Он снова сделал свой знаменитый вираж и приник к смотровой щели: вторая батарея сделала залп по танку. И танкист бросил машину в сторону; делая виражи вправо и влево, он устремился вперёд. И снова вся батарея была уничтожена. А танк уже мчался дальше, а орудия, забыв всякую очерёдность, начали хлестать по танку снарядами. Но танк был как бешеный: он крутился волчком то на одной, то на другой гусенице, менял направление и давил эти вражеские пушки. Это был славный бой, очень справедливый бой. А сам танкист, когда пошёл в последнюю лобовую атаку, открыл люк водителя, и все артиллеристы увидели его лицо, и все они увидели, что он смеётся и что-то кричит им.

А потом танк выскочил на шоссе и на большой скорости пошёл на восток. Ему вслед летели немецкие ракеты, требуя остановиться. Танкист этого ничего не замечал. Только на восток, его путь лежал на восток. Только на восток, хотя бы несколько метров, хотя бы несколько десятков метров навстречу далёкой, родной, милой своей земле...

— И его не поймали? — спросил мальчишка.

Мужчина посмотрел на мальчика и хотел соврать, вдруг ему очень захотелось соврать, что всё кончилось хорошо и его, этого славного, геройского танкиста, не поймали. И мальчишка будет тогда так рад этому! Но он не соврал, просто решил, что в таких случаях нельзя ни за что врать.

— Поймали, — сказал мужчина. — В танке кончилось горючее, и его поймали. А потом привели к генералу, который придумал всю эту игру. Его вели по полигону к группе офицеров два автоматчика. Гимнастёрка на нём была разорвана. Он шёл по зелёной траве полигона и увидел под ногами полевую ромашку. Нагнулся и сорвал её. И вот тогда действительно весь страх из него ушёл. Он вдруг стал самим собой: простым волжским пареньком, небольшого роста, ну, как наши космонавты. Генерал что-то крикнул по-немецки, и прозвучал одинокий выстрел.

— А может быть, это был ваш отец?! — спросил мальчишка.

— Кто его знает, хорошо бы, — ответил мужчина. — Но мой отец пропал без вести.

Они вылезли из танка. Дождь кончился.

— Прощай, друг, — сказал мужчина.

— До свидания...

Мальчик хотел добавить, что он теперь приложит все силы, чтобы узнать, кто был этот танкист, и, может быть, это действительно окажется его отец. Он подымет на это дело весь свой двор, да что там двор — весь свой класс, да что там класс — всю свою школу!

Они разошлись в разные стороны.

Мальчишка побежал к ребятам. Бежал и думал об этом танкисте и думал, что узнает про него всё-всё, а потом напишет этому мужчине...

И тут мальчишка вспомнил, что не узнал ни имени, ни адреса этого человека, и чуть не заплакал от обиды. Ну, что тут поделаешь...

А мужчина шёл широким шагом, размахивая на ходу чемоданчиком. Он никого и ничего не замечал, шёл и думал о своем отце и о словах мальчика. Теперь, когда он будет вспоминать отца, он всегда будет думать об этом танкисте. Теперь для него это будет история отца.

Так хорошо, так бесконечно хорошо, что у него наконец появилась эта история. Он будет её часто вспоминать: по ночам, когда плохо спится, или когда идёт дождь, и ему делается печально, или когда ему будет очень-очень весело.

Так хорошо, что у него появилась эта история, и этот старый танк, и этот мальчишка...

Владимир Железников. Девушка в военном

Почти целая неделя прошла для меня благополучно, но в субботу я получил сразу две двойки: по русскому и по арифметике.

Когда я пришёл домой, мама спросила:

— Ну как, вызывали тебя сегодня?

— Нет, не вызывали, — соврал я. — Последнее время меня что-то совсем не вызывают.

А в воскресенье утром всё открылось. Мама влезла в мой портфель, взяла дневник и увидела двойки.

— Юрий, — сказала она. — Что это значит?

— Это случайно, — ответил я. — Учительница вызвала меня на последнем уроке, когда почти уже началось воскресенье...

— Ты просто врун! — сердито сказала мама.

А тут ещё папа ушёл к своему приятелю и долго не возвращался. А мама ждала его, и настроение у неё было совсем плохое. Я сидел в своей комнате и не знал, что мне делать. Вдруг вошла мама, одетая по-праздничному, и сказала:

— Когда придёт папа, покорми его обедом.

— А ты скоро вернёшься?

— Не знаю.

Мама ушла, а я тяжело вздохнул и достал учебник по арифметике. Но не успел я раскрыть его, как кто-то позвонил.

Я думал, что пришёл наконец папа. Но на пороге стоял высокий широкоплечий незнакомый мужчина.

— Здесь живёт Нина Васильевна? — спросил он.

— Здесь, — ответил я. — Только мамы нет дома.

— Разреши подождать? — Он протянул мне руку: — Сухов, товарищ твоей мамы.

Сухов прошёл в комнату, сильно припадая на правую ногу.

— Жалко, Нины нет, — сказал Сухов. — Как она выглядит? Всё такая же?

Мне было непривычно, что чужой человек называл маму Ниной и спрашивал, такая же она или нет. А какая она ещё может быть?

Мы помолчали.

— А я ей фотокарточку привёз. Давно обещал, а привёз только сейчас. Сухов полез в карман.

На фотографии стояла девушка в военном костюме: в солдатских сапогах, в гимнастёрке и юбке, но без оружия.

— Старший сержант, — сказал я.

— Да. Старший сержант медицинской службы. Не приходилось встречаться?

— Нет. Первый раз вижу.

— Вот как? — удивился Сухов. — А это, брат ты мой, не простой человек. Если бы не она, не сидеть бы мне сейчас с тобой...

Мы молчали уже минут десять, и я чувствовал себя неудобно. Я заметил, что взрослые всегда предлагают чаю, когда им нечего говорить. Я сказал:

— Чаю не хотите?

— Чаю? Нет. Лучше я тебе расскажу одну историю. Тебе полезно её знать.

— Про эту девушку? — догадался я.

— Да. Про эту девушку. — И Сухов начал рассказывать: — Это было на войне. Меня тяжело ранили в ногу и в живот. Когда ранят в живот, это особенно больно. Даже пошевельнуться страшно. Меня вытащили с поля боя и в автобусе повезли в госпиталь.

А тут враг стал бомбить дорогу. На передней машине ранили шофера, и все машины остановились. Когда фашистские самолёты улетели, в автобус влезла вот эта самая девушка, — Сухов показал на фотографию, — и сказала: «Товарищи, выходите из машины».

Все раненые поднялись на ноги и стали выходить, помогая друг другу, торопясь, потому что где-то недалеко уже слышен был рокот возвращающихся бомбардировщиков.

Один я остался лежать на нижней подвесной койке.

«А вы что лежите? Вставайте сейчас же! — сказала она. — Слышите, вражеские бомбардировщики возвращаются!»

«Вы что, не видите? Я тяжело ранен и не могу встать, — ответил я. — Идите-ка вы сами побыстрее отсюда».

И тут снова началась бомбёжка. Бомбили особыми бомбами, с сиреной. Я закрыл глаза и натянул на голову одеяло, чтобы не поранили оконные стёкла автобуса, которые от взрывов разлетались вдребезги. В конце концов взрывной волной автобус опрокинуло набок и меня чем-то тяжёлым ударило по плечу. В ту же секунду вой падающих бомб и разрывы прекратились.

«Вам очень больно?» — услыхал я и открыл глаза.

Передо мной на корточках сидела девушка.

«Нашего шофера убили, — сказала она. — Надо нам выбираться. Говорят, фашисты прорвали фронт. Все уже ушли пешком. Только мы остались».

Она вытащила меня из машины и положила на траву. Встала и посмотрела вокруг.

«Никого?» — спросил я.

«Никого, — ответила она. Затем легла рядом, лицом вниз. — Теперь попробуйте повернуться на бок».

Я повернулся, и меня сильно затошнило от боли в животе.

«Ложитесь снова на спину», — сказала девушка.

Я повернулся, и моя спина плотно легла на её спину. Мне казалось, что она не сможет даже тронуться с места, но она медленно поползла вперёд, неся на себе меня.

«Устала, — сказала она. Девушка встала и снова оглянулась. — Никого, как в пустыне».

В это время из-за леса вынырнул самолёт, пролетел бреющим над нами и дал очередь.

Я увидел серую струйку пыли от пуль ещё метров за десять от нас. Она прошла выше моей головы.

«Бегите! — крикнул я. — Он сейчас развернётся» .

Самолёт снова шёл на нас. Девушка упала. Фьють, фьють, фьють просвистело снова рядом с нами. Девушка приподняла голову, но я сказал:

«Не шевелитесь! Пусть думает, что он нас убил».

Фашист летел прямо надо мной. Я закрыл глаза. Боялся, что он увидит, что у меня открыты глаза. Только оставил маленькую щёлочку в одном глазу.

Фашист развернулся на одно крыло. Дал ещё одну очередь, снова промазал и улетел.

«Улетел, — сказал я. — Мазила».

— Вот, брат, какие бывают девушки, — сказал Сухов. — Один раненый сфотографировал её для меня на память. И мы разъехались. Я — в тыл, она обратно на фронт.

Я взял фотографию и стал смотреть. И вдруг узнал в этой девушке в военном костюме мою маму: мамины глаза, мамин нос. Только мама была не такой, как сейчас, а совсем девчонкой.

— Это мама? — спросил я. — Это моя мама спасла вас?

— Вот именно, — ответил Сухов. — Твоя мама.

Тут вернулся папа и перебил наш разговор.

— Нина! Нина! — закричал папа из прихожей. Он любил, когда мама его встречала.

— Мамы нет дома, — сказал я.

— А где же она?

— Не знаю, ушла куда-то.

— Странно, — сказал папа. — Выходит, я зря торопился.

— А маму ждёт фронтовой товарищ, — сказал я.

Папа прошёл в комнату. Сухов тяжело поднялся ему навстречу.

Они внимательно посмотрели друг на друга и пожали руки.

Сели, помолчали.

— А товарищ Сухов рассказывал мне, как они с мамой были на фронте.

— Да? — Папа посмотрел на Сухова. — Жалко, Нины нет. Сейчас бы обедом накормила.

— Обед ерунда, — ответил Сухов. — А что Нины нет, жалко.

Разговор у папы с Суховым почему-то не получался. Сухов скоро поднялся и ушёл, пообещав зайти в другой раз.

— Ты будешь обедать? — спросил я папу. — Мама велела обедать, она придёт не скоро.

— Не буду я обедать без мамы, — рассердился папа. — Могла бы в воскресенье посидеть дома!

Я повернулся и ушёл в другую комнату. Минут через десять папа пришёл ко мне.

— Не знаю. Оделась По-праздничному и ушла. Может быть, в театр, — сказал я, — или устраиваться на работу. Она давно говорила, что ей надоело сидеть дома и ухаживать за нами. Всё равно мы этого не ценим.

— Чепуха, — сказал папа. — Во-первых, в театре в это время спектаклей нет. А во-вторых, в воскресенье не устраиваются на работу. И потом, она бы меня предупредила.

— А вот и не предупредила, — ответил я.

После этого я взял со стола мамину фотографию, которую оставил Сухов, и стал на нее смотреть.

— Так-так, по-праздничному, — грустно повторил папа. — Что у тебя за фотография? — спросил он. — Да ведь это мама!

— Вот именно, мама. Это товарищ Сухов оставил. Мама его из-под бомбёжки вытащила.

— Сухова? Наша мама? — Папа пожал плечами. — Но ведь он в два раза выше мамы и в три раза тяжелее.

— Мне сам Сухов сказал. — И я повторил папе историю этой маминой фотографии.

— Да, Юрка, замечательная у нас мама. А мы с тобой этого не ценим.

— Я ценю, — сказал я. — Только иногда у меня так бывает...

— Выходит, я не ценю? — спросил папа.

— Нет, ты тоже ценишь, — сказал я. — Только у тебя тоже иногда бывает...

Папа походил по комнатам, несколько раз открывал входную дверь и прислушивался, не возвращается ли мама.

Потом он снова взял фотографию, перевернул и прочёл вслух:

— «Дорогому сержанту медицинской службы в день её рождения. От однополчанина Андрея Сухова». Постой-постой, — сказал папа. — Какое сегодня число?

— Двадцать первое!

— Двадцать первое! День маминого рождения. Этого ещё не хватало! — Папа схватился за голову. — Как же я забыл? А она, конечно, обиделась и ушла. И ты хорош — тоже забыл!

— Я две двойки получил. Она со мной не разговаривает.

— Хороший подарочек! Мы просто с тобой свиньи, — сказал папа. Знаешь что, сходи в магазин и купи маме торт.

Но по дороге в магазин, пробегая мимо нашего сквера, я увидал маму. Она сидела на скамейке под развесистой липой и разговаривала с какой-то старухой.

Я сразу догадался, что мама никуда не уходила.

Она просто обиделась на папу и на меня за свой день рождения и ушла.

Я прибежал домой и закричал:

— Папа, я видел маму! Она сидит в нашем сквере и разговаривает с незнакомой старухой.

— А ты не ошибся? — сказал папа. — Живо тащи бритву, я буду бриться. Достань мой новый костюм и вычисти ботинки. Как бы она не ушла, волновался папа.

— Конечно, — ответил я. — А ты сел бриться.

— Что же, по-твоему, я должен идти небритым? — Папа махнул рукой. — Ничего ты не понимаешь.

Я тоже взял и надел новую куртку, которую мама не разрешала мне ещё носить.

— Юрка! — закричал папа. — Ты не видел, на улице цветы не продают?

— Не видел, — ответил я.

— Удивительно, — сказал папа, — ты никогда ничего не замечаешь.

Странно получается у папы: я нашёл маму и я же ничего не замечаю. Наконец мы вышли. Папа зашагал так быстро, что мне пришлось бежать. Так мы шли до самого сквера. Но, когда папа увидел маму, он сразу замедлил шаг.

— Ты знаешь, Юрка, — сказал папа, — я почему-то волнуюсь и чувствую себя виноватым.

— А чего волноваться, — ответил я. — Попросим у мамы прощения, и всё.

— Как у тебя всё просто. — Папа глубоко вздохнул, точно собирался поднять какую-то тяжесть, и сказал: — Ну, вперёд!

Мы вошли в сквер, шагая нога в ногу. Мы подошли к нашей маме.

Она подняла глаза и сказала:

— Ну вот, наконец-то.

Старуха, которая сидела с мамой, посмотрела на нас, и мама добавила:

— Это мои мужчины.

Василь Быков «Катюша»

Обстрел длился всю ночь — то ослабевая, вроде даже прекращаясь на несколько минут, то вдруг разгораясь с новою силой. Били преимущественно миномёты. Их мины с пронзительным визгом разрезали воздух в самом зените неба, визжание набирало предельную силу и обрывалось резким оглушительным взрывом вдали. Били большей частью в тыл, по ближнему селу, именно туда в небе устремлялся визг мин, и там то и дело вспыхивали отблески разрывов. Тут же, на травянистом пригорке, где с вечера окопались автоматчики, было немного тише. Но это, наверно, потому, думал помкомвзвода Матюхин, что автоматчики заняли этот бугор, считай, в сумерки, и немцы их тут ещё не обнаружили. Однако обнаружат, глаза у них зоркие, оптика тоже. До полуночи Матюхин ходил от одного автоматчика к другому — заставлял окапываться. Автоматчики, однако, не очень налегали на лопатки — набегались за день и теперь, наставив воротники шинелей, готовились кимарнуть. Но, кажется, уже отбегались. Наступление вроде выдыхалось, за вчерашний день взяли только до основания разбитое, сожжённое село и на этом бугре засели. Начальство тоже перестало подгонять: в ночь к ним никто не наведался — ни из штаба, ни из политотдела, — за неделю наступления также, наверно, все вымотались. Но главное — умолкла артиллерия: или куда-нибудь перебросили, или кончились боеприпасы. Вчера постреляли недолго полковые миномёты и смолкли. В осеннем поле и затянутом плотными облаками небе лишь визжали на все голоса, с треском ахая, немецкие мины, издали, от леска, стреляли их пулемёты. С участка соседнего батальона им иногда отвечали наши «максимы». Автоматчики больше молчали. Во-первых, было далековато, а во-вторых, берегли патроны, которых также осталось не бог знает сколько. У самых горячих — по одному диску на автомат. Помкомвзвода рассчитывал, что подвезут ночью, но не подвезли, наверно, отстали, заблудились или перепились тылы, так что теперь вся надежда оставалась на самих себя. И что будет завтра — одному богу известно. Вдруг попрёт немец — что тогда делать? По-суворовски отбиваться штыком да прикладом? Но где тот штык у автоматчиков, да и приклад чересчур короткий.

Превозмогая осеннюю стужу, под утро кимарнул в своей ямке-окопчике и помкомвзвода Матюхин. Не хотел, но вот не удержался. После того, как лейтенанта Климовского отвезли в тыл, он командовал взводом. Лейтенанту здорово не повезло в последнем бою: осколок немецкой мины хорошо-таки кромсанул его поперёк живота; выпали кишки, неизвестно, спасут ли лейтенанта и в госпитале. Прошлым летом Матюхин тоже был ранен в живот, но не осколком — пулей. Также натерпелся боли и страха, но кое-как увернулся от кощавой. В общем, тогда ему повезло, потому что ранило рядом с дорогой, по которой шли пустые машины, его ввалили в кузов, и спустя час он уже был в санбате. А если вот так, с выпавшими кишками, тащить через поле, то и дело падая под разрывами... Бедняга лейтенант не прожил ещё и двадцати лет.

Именно потому Матюхину так беспокойно, всё надо досмотреть самому, командовать взводом и бегать по вызовам к начальству, докладывать и оправдываться, выслушивать его похабную матерщину. И тем не менее усталость пересилила беспокойство и все заботы, старший сержант задремал под визг и разрывы мин. Хорошо, что рядом успел окопаться молодой энергичный автоматчик Козыра, которому помкомвзвода приказал наблюдать и слушать, спать — ни в каком случае, иначе — беда. Немцы тоже шустрят не только днём, но и ночью. За два года войны Матюхин насмотрелся всякого.

Незаметно уснув, Матюхин увидел себя как будто дома, будто он задремал на завалинке от какой-то странной усталости, и будто соседская свинья своим холодным рылом тычет в его плечо — не намеревается ли ухватить зубами. От неприятного ощущения помкомвзвода проснулся и сразу почувствовал, что за плечо его в самом деле кто-то сильно трясёт, наверное, будит.

— Что такое?

— Гляньте, товарищ помкомвзвода!

В сером рассветном небе над окопчиком склонился узкоплечий силуэт Козыры. Автоматчик поглядывал, однако, не в сторону немцев, а в тыл, явно чем-то там заинтересованный. Привычно стряхнув с себя утренний сонный озноб, Матюхин привстал на коленях. На пригорке рядом темнел громоздкий силуэт автомобиля с косо наставленным верхом, возле которого молча суетились люди.

— «Катюша»?

Матюхин всё понял и молча про себя выругался: это готовилась к залпу «Катюша». И откуда её принесло сюда? К его автоматчикам?

— От теперь зададут немчуре! От зададут! — по-детски радовался Козыра.

Другие бойцы из ближних ямок-окопчиков, также, видать, заинтересованные неожиданным соседством, повылезали на поверхность. Все с интересом наблюдали, как возле автомобиля суетились артиллеристы, похоже, настраивая свой знаменитый залп. «Чёрт бы их взял, с их залпом!» — занервничал помкомвзвода, уже хорошо знавший цену этих залпов. Польза кто знает какая, за полем в лесу много не увидишь, а тревоги, гляди, наделают... Между тем над полем и лесом, что затемнел впереди, стало помалу светать. Прояснилось хмарное небо вверху, дул свежеватый осенний ветер, по всей видимости, собиралось на дождь. Помкомвзвода знал, что если поработают «Катюши», обязательно польёт дождь. Наконец там, возле машины, суета как будто притихла, все словно замерли; несколько человек отбежало подальше, за машину, донеслись глуховатые слова артиллерийской команды. И вдруг в воздухе над головой резко взвизгнуло, загудело, хряпнуло, огненные хвосты с треском ударили за машиной в землю, через головы автоматчиков пырхнули и исчезли вдали ракеты. Клубы пыли и дыма, закрутившись в тугом белом вихре, окутали «Катюшу», часть ближних окопчиков, и стали расползаться по склону пригорка. Ещё не притихнул гул в ушах, как там уже закомандовали — на этот раз звучно, не таясь, со злой военной решимостью. К машине кинулись люди, звякнул металл, некоторые вскочили на ее подножки, и та сквозь остаток ещё не осевшей пыли поползла с пригорка вниз, в сторону села. В то же время впереди за полем и леском угрожающе грохнуло — череда раскатистого протяжного эха с минуту сотрясала пространство. В небо над лесом медленно поднимались клубы чёрного дыма.

— О даёт, о даёт немчуре проклятой! — сиял молодым курносым лицом автоматчик Козыра. Другие так же, повылазив на поверхность или привстав в окопчиках, с восхищением наблюдали невиданное зрелище за полем. Один лишь помкомвзвода Матюхин, словно окаменев, стоял на коленях в неглубоком окопчике и, как только рокот за полем оборвался, закричал во всю силу:

— В укрытие! В укрытие, вашу мать! Козыра, ты что...

Он даже вскочил на ноги, чтобы выбраться из окопчика, но не успел. Слышно было, как где-то за лесом щёлкнул одиночный взрыв или выстрел, и в небе разноголосо взвыло, затрещало... Почуяв опасность, автоматчики, будто горох со стола, сыпанули в свои окопчики. В небе взвыло, затряслось, загрохотало. Первый залп немецких шестиствольных миномётов лёг с перелётом, ближе к селу, другой — ближе к пригорку. А потом всё вокруг перемешалось в сплошной пыльной мешанине разрывов. Одни из мин рвались ближе, другие дальше, впереди, сзади и между окопчиков. Весь пригорок превратился в огненно-дымный вулкан, который старательно толкли, копали, перелопачивали немецкие мины. Оглушённый, засыпанный землёй, Матюхин корчился в своём окопчике, со страхом ожидая, когда... Когда же, когда? Но это когда всё не наступало, а взрывы долбали, сотрясали землю, которая, казалось, вот-вот расколется на всю глубину, разрушаясь сама и увлекая за собой всё остальное.

Но вот как-то всё постепенно затихло...

Матюхин с опаской выглянул — прежде вперёд, в поле — не идут ли? Нет, оттуда, кажется, ещё не шли. Затем он посмотрел в сторону, на недавнюю цепочку своего взвода автоматчиков, и не увидел его. Весь пригорок зиял ямами-воронками между нагромождением глинистых глыб, комьев земли; песок и земля засыпали вокруг траву, будто её никогда и не было здесь. Невдалеке распласталось длинное тело Козыры, который, судя по всему, не успел добежать до своего спасительного окопчика. Голова и верхняя часть его туловища были засыпаны землёй, ноги также, лишь на каблуках не истоптанных ещё ботинок блестели отполированные металлические косячки...

— Ну вот, помогла, называется, — сказал Матюхин и не услышал своего голоса. Из правого уха по грязной щеке стекала струйка крови.

Моя мать - Пинигина (Глухова) Мария Григорьевна 1933 г.рождения д. Вититьнево, Ельнинский р-н, Смоленская обл.
Её мать, моя бабушка - Глухова (Шавенкова) Александра Антоновна 1907 г.рождения д. Вититьнево, Ельнинский р-н, Смоленская обл., умерла в г. Иркутске 6 июня 1986г.
Её отец, мой дедушка - Глухов Григорий Свирьянович 1907 г. рождения д. Вититьнево, Ельнинский р-н, Смоленская обл., умер 11 ноября 1942г в госпитале.

Началась война. Отец ушёл, как и все мужчины в деревне, на фронт. Он умер в госпитале. Мы получили похоронку уже после войны и не одной фотографии отца у меня не осталось. Наш дом и деревню всю сожгли, одни угли остались, какие уж тут фотографии.

Делали запросы о месте захоронении, последний в 2012г., ответ один - не знаем.

С начала войны, где-то до октября месяца, мы в своей деревне не слышали звуков войны. И вот,вдруг, нам приказали выстроиться вдоль дороги и встречать немцев. Это было неожиданно. Мы не знали, что с нами будет. Одели все, что было, на себя. А было по 2-3 платья и то холщёвые, жили очень бедно. Нас выстроили рядами с обеих сторон дороги. Немцы ехали на мотоциклах и машинах, впереди себя держали автоматы, остановились рядом с нами и стали тыкать в нас и кричать «юдо», обошли все дома, переворошили всё сено, это они искали евреев, так говорили взрослые. А потом хватали поросят, курей, тут же готовили. Я запомнила крики, слёзы. Они у нас не задержались и сразу проехали дальше.

Через несколько дней приехали новые немцы, нас согнали в несколько домов на краю деревни. Сами они заняли большую часть наших домов.
Помню, у нас была русская печь, и немцы не могли её затопить. Привели нас с матерью в наш дом и заставили топить печь. А сами накидали сено в избе, смеялись и валялись на нём и кричали: «Москва гут, Сталин капут».

Днём нас заставили идти на площадку, немцы были в плавках, так как загорали, установили машину с рупором, включили музыку на немецком языке. Все должны были танцевать.Женщины сидели прижавшись друг к другу и молчали. Они стали тянуть их на танцы, но ничего не получалось, все боялись. Мы с ребятишками то же «припухли».

В следующий раз опять устроили танцы, впереди сидели офицеры, с кокардами. Меня заставили петь. Я пела частушки и приплясывала, а частушки были про войну, про немцев.

«У нас немцы стоят, костюмы зеленеются,
Своих жён побросали, на русских надеются»

Им переводили и они смеялись. А я не понимала, что это может быть опасно, несмотря, что я маленькая. Потом ещё несколько раз они заставляли меня петь частушки на улице, в другие дни. Но всё обошлось для меня и моей матери.

Всех жителей деревни под конвоем гоняли в баню, одежду сдавали в «жарилку», т.е. на обработку, потом немец нам детям головы мазал, а мы убегали. Обязывали уколы делать.

Но и эти немцы ушли, и мы перебрались опять в свой дом. Отец перед войной построил хороший большой дом, отца я совсем плохо помню. В доме была хорошая русская печь. За ней было много прусаков, это такие большие тараканы 4-5 см., но мы спали на ней. Топить печь сложно, дров не было. Лес из кустарников, пойдём с матерью за дровами, топор совсем тупой, вязанки из веток сделаем, мать на плечи положит и мне маленькую вязанку. Приходилось тащить. Эти веточки горели же минут 10. Мать часто плакала и молилась, стоя на коленях. Беда и выручка была корова, молоко всегда. Она у нас осталась, потому что бодалась и признавала только мать. Когда эвакуировали весь скот, она убежала в лес, её не моги найти, потом сама пришла домой, т.е к нам.

Немцам надо было чтобы на них работали, а старые люди и дети мешали им. Поэтому старых и малых с матерьми отправляли в Германию. Когда нам объявили об отъезде, я запрыгала от радости. В город хотелось ехать, прыгала и кричала « в шапочках будем ходить». Но когда взрослые закричали, я испугалась, мне стало страшно. Погрузили всех и нас в большую машину, т.е. маму, меня, тётю с сестрой и бабушку, ей было лет 90, сгорбленная и маленькая, в деревне ей остаться не разрешили. Оставляли только тех, кто мог работать. Ближе к ночи нас всех поселили в небольшой дом. Людей было много, со всех деревень собрали. Бабушка не могла идти, её немец на горбушке (спине) перенёс в дом. Когда все заснули, мы с матерью и ещё семей 5 сбежали. Бабушка и тётя с сестрой остались. Бабушка была глухая, стала бы плакать, причитать и убежать все не смогли бы, это я сейчас так думаю. Маме было очень тяжело. Потом говорили, что она всё звала мою мать - «Саша! Саша!»

Была зима, леса фактически не было, кустарники. В деревне нас ждали немцы, но в лесу не искали. Неделю жили в лесу, спали на ветках от ёлок. Мать меня будила, что бы я не замёрзла, заставляла ходить и прыгать. Когда кончились последние сухари, пришлось идти в деревню. Мать послала меня к тётке. Я очень боялась подойти к дому, там могли быть немцы. Стояла и плакала. Тётка меня увидела и стала прятать. Когда всё успокоилось, пришла мать. В деревне были уже другие немцы и поэтому нас не искали.

Я выглядела видимо старше своих лет, мне дописали 2 года, чтобы больше не увозили в Германию. Меня стали, как и других детей, гонять рыть для немцев траншеи. Детей заставляли рыть траншеи около метра в длину, высотой больше метра. Главным над нами был немец, он не давал отвлекаться, мы только и слышали: «Работай кляйн». Мне было 8 лет. Как то наши увидели, что дети работают и стали стрелять, чтобы нас разогнать. Мы с криками разбежались. На работу и с работы водили под конвоем, конвой - 2 человека, а взрослых гоняли копать блиндажи еще ближе к передовой. Они приходили позже с работ, чем мы.

Однажды всех выгнали из домов, взрослых ещё не было. Нас заставили идти по дороге, до другой деревни, это за 10 км. Мы не знали где наши родные, матери не было рядом, но со слезами пришлось идти. Поселили в дом, в нём можно было сидеть только на корточках, так много было людей. Уже поздно вечером прибежали наши родные. Всюду раздавались голоса, кричали имена, все искали своих родных.

Наши самолеты начали бомбить фашистов в нашей деревне Ветитьнево - это Ельнинский район, Смоленская область. Это была передовая. Немцы согнали всех в блиндаж, длина его метров 100, с правой стороны от входа полати, покрытые соломой, ширина их около 2-х метров. Мы с матерью не спустились в блиндаж. У нас была корова, она не отходила от матери, оставить её одну мы не могли. Еще семьи 3 остались под навесом. Была ночь, мы заснули. Рядом со мной бабушка и двоюродный маленький братишка, мама осталась рядом с коровой. Я проснулась от грохота и крика. Зажигательная мина упала совсем рядом, у меня слетел платок, осколком зацепило палец и оглохла, видимо контузило, ничего не слышала. Бабушка вся в крови, нога повреждена, глаза нет, позже она ослепла. Я побежала к матери. Она не может встать, ранена нога. Соседа убило. Немцы мать и бабушку увезли в госпиталь.

На подступах к нашей деревни всё было заминировано. Немцы ждали наступление именно здесь, в нашей деревне. Началась атака. Наши наступали, слышны взрывы от мин, поле же не разминировали. Потом уже «Катюши» ударили. Атаки продолжались. Мы все стояли, слушали и смотрели, со слезами на глазах. Деревня наша горела, огонь хорошо был виден. Немцы стали отступать.

Матери всё не было. Госпиталь был в соседней деревне. Деревню и дорогу бомбили. Я не стала ждать мать и побежала к ней прямо по дороге, не понимая, что могу погибнуть. До сих пор не пойму, как так получилось, как осталась жива. Снаряды разрывались со всех сторон, я неслась, т.е. бежала, ничего не видела вокруг, перед глазами была только мама. Увидела её совсем далеко, нога забинтована, на костылях. С божьей помощью мы вернулись в деревню, молитвы матери Бог услышал.

Деревня была сожжена и конечно наш дом. На земле было много убитых наших солдат, какой-то офицер ходил и на одежде искал адреса (в карманах, на воротничках), но большей частью ничего не находил и всех сбрасывали в яму. Мы с ребятишками бегали и смотрели за всем что происходит. Потом ещё долго находили солдат и закапывали их. Даже в огороде у нас, рядом с домом были могилы.

Была зима. Жить негде. Выкопали землянку, это комната под землёй, окно небольшое, сделали плиту, чтобы можно было сварить поесть. В землянке день и ночь горел фитиль, т.е. в бутылочку наливали керосин, и вставлялась, по-видимому, какая-то тряпочка скрученная. Всем пришлось жить в таких землянках, иногда зажигали лучинки. Корова так и осталась с нами, удивительно, что с ней ничего не случилось. Зиму мы пережили. Началась весна, все стало таять, глина поползла. Пришлось перебираться наверх, там были небольшие землянки расположенные рядом с дотом. Люди стали откапывать брёвна, т.е. разбирали блиндажи и строили избушки. У нас корова была вместо лошади, её запрягали и возили на ней всё, что нужно было для всех. Мужиков не было, все делали сами женщины и дети, строили без гвоздей конечно.

До войны я закончила 1-ый класс. А когда освободили наш район от немцев, все дети пошли в школу. В школу надо было ходить 5 км, учебники давали на 5-х человек, а из деревни я была одна и мне учебники не дали. Мать где-то мне нашла учебник на белорусском языке, многое не понимала в нём, но приходилось учиться.

Много мин оставалось на полях, много гильз. Мы с ребятишками бегали и собирали гильзы. 7 мальчишек погибли на минах. Мы к гильзам привязывали пёрышки, а чернила делали из сажи, которая была в ракетах. Поэтому были всегда грязные. Писали на книгах или на картоне, из которых делали снаряды, патроны.

Я очень хотела учиться, но мама говорила: «Я тебя не выучу». Все ребята шли в школу, а я сидела дома и плакала каждый день. А мать сказала, что меня в школу не взяли. Вот так я не закончила даже 5- ый класс. Пришлось и мне работать в колхозе, пахать, сеять, мне было 10 лет. Пахали на быках, я одна шла за быком, а в земле чего только не было - и снаряды, и черепа, и кости. Вот так началась моя трудовая деятельность, но в стаж моей работы это не включили. В то время я была ещё маленькой.
Со слов записала Трофименко Л.И. 28.02.2012г.

Прочитав эти воспоминания, моя подруга Ольга написала стихи, я прочитала их моей маме, которой в то время было уже 79 лет, а в войну было всего 8 лет.
Она опять всё вспоминала и рассказывала мне, и слёзы подступали к глазам. Вот эти стихи.

* * *
Война! В жизнь русского народа
Нежданной гостей ворвалась,
И в сердце болью взорвалась,
С собою принеся одни невзгоды.

Вокруг лишь боль, страдания и муки,
Мужчины уходили воевать,
Их долг святой - родную землю защищать.
В селе остались детские и женщин руки.

И сколько довелось им претерпеть,
Живя под немцами, не чувствуя защиты?
И постоянно видя рядом смерть?
И ведает лишь Бог, какие слёзы там пролиты!

Тяжёл был крест, ведь это каждый день на плахе,
Их всячески пытались унижать.
Как это трудно в постоянном страхе,
Остаться женщиной и веру не предать!

Их жизнь как подвиг, может не заметный,
Мы в памяти своей должны хранить.
Так будем же за них, живых и мёртвых,
Молитвы наши к Богу возносить!

За ту девчонку, что бежала под обстрелом,
С одной лишь мыслью - маму увидать,
И только матери молитва грела
И помогла ей невредимой добежать.

Но многие оставили там жизни нить,
Своих мужей, детей, здоровье, счастье,
Но душу русскую сумели сохранить,
Не допустив фашистам разорвать её на части.

(март 2012г. Ольга Титкова)

Брестская крепость стоит на границе. Атаковали ее фашисты в первый же день войны.

Не смогли фашисты взять Брестскую крепость штурмом. Обошли ее слева, справа. Осталась она у врагов в тылу.

Наступают фашисты. Бои идут под Минском, под Ригой, под Львовом, под Луцком. А там, в тылу у фашистов, не сдается, сражается Брестская крепость.

Трудно героям. Плохо с боеприпасами, плохо с едой, особенно плохо с водой у защитников крепости.

Кругом вода - река Буг, река Муховец, рукава, протоки. Кругом вода, но в крепости нет воды. Под обстрелом вода. Глоток воды здесь дороже жизни.

Воды! - несется над крепостью.

Нашелся смельчак, помчался к реке. Помчался и сразу рухнул. Сразили враги солдата. Прошло время, еще один отважный вперед рванулся. И он погиб. Третий сменил второго. Не стало в живых и третьего.

От этого места недалеко лежал пулеметчик. Строчил, строчил пулемет, и вдруг оборвалась очередь. Перегрелся в бою пулемет. И пулемету нужна вода.

Посмотрел пулеметчик - испарилась от жаркого боя вода, опустел пулеметный кожух. Глянул туда, где Буг, где протоки. Посмотрел налево, направо.

Эх, была не была.

Пополз он к воде. Полз по-пластунски, змейкой к земле прижимался. Все ближе к воде он, ближе. Вот рядом совсем у берега. Схватил пулеметчик каску. Зачерпнул, словно ведром, воду. Снова змейкой назад ползет. Все ближе к своим, ближе. Вот рядом совсем. Подхватили его друзья.

Водицу принес! Герой!

Смотрят солдаты на каску, на воду. От жажды в глазах мутится. Не знают они, что воду для пулемета принес пулеметчик. Ждут, а вдруг угостит их сейчас солдат - по глотку хотя бы.

Посмотрел на бойцов пулеметчик, на иссохшие губы, на жар в глазах.

Подходи, - произнес пулеметчик.

Шагнули бойцы вперед, да вдруг…

Братцы, ее бы не нам, а раненым, - раздался чей-то голос.

Остановились бойцы.

Конечно, раненым!

Верно, тащи в подвал!

Отрядили солдаты бойца в подвал. Принес он воду в подвал, где лежали раненые.

Братцы, - сказал, - водица…

Получай, - протянул он солдату кружку.

Потянулся было солдат к воде. Взял уже кружку, да вдруг:

Нет, не мне, - произнес солдат. - Не мне. Детям тащи, родимый.

Понес боец воду детям. А надо сказать, что в Брестской крепости вместе со взрослыми бойцами находились и женщины и дети - жены и дети военнослужащих.

Спустился солдат в подвал, где были дети.

А ну, подходи, - обратился боец к ребятам. - Подходи, становись, - и, словно фокусник, из-за спины вынимает каску.

Смотрят ребята - в каске вода.

Бросились дети к воде, к солдату.

Взял боец кружку, осторожно налил на донышко. Смотрит, кому бы дать. Видит, рядом малыш с горошину.

На, - протянул малышу.

Посмотрел малыш на бойца, на воду.

Папке, - сказал малыш. - Он там, он стреляет.

Да пей же, пей, - улыбнулся боец.

Нет, - покачал головой мальчонка. - Папке. - Так и не выпил глотка воды.

И другие за ним отказались.

Вернулся боец к своим. Рассказал про детей, про раненых. Отдал он каску с водой пулеметчику.

Посмотрел пулеметчик на воду, затем на солдат, на бойцов, на друзей. Взял он каску, залил в металлический кожух воду. Ожил, заработал, застрочил пулемет.

Прикрыл пулеметчик бойцов огнем. Снова нашлись смельчаки. К Бугу, смерти навстречу, поползли. Вернулись с водой герои. Напоили детей и раненых.

Отважно сражались защитники Брестской крепости. Но становилось их все меньше и меньше. Бомбили их с неба. Из пушек стреляли прямой наводкой. Из огнеметов.

Ждут фашисты - вот-вот, и запросят пощады люди. Вот-вот, и появится белый флаг.

Ждали, ждали - не виден флаг. Пощады никто не просит.

Тридцать два дня не умолкали бои за крепость «Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина!» - написал на стене штыком один из последних ее защитников.

Это были слова прощанья. Но это была и клятва. Сдержали солдаты клятву. Не сдались они врагу.

Поклонилась за это страна героям. И ты на минуту замри, читатель. И ты низко поклонись героям.

Подвиг у Дубосекова

В середине ноября 1941 года фашисты возобновили свое наступление на Москву. Один из главных танковых ударов врага пришелся по дивизии генерала Панфилова.

Разъезд Дубосеково. 118-й километр от Москвы. Поле. Холмы. Перелески. Чуть поодаль петляет Лама. Здесь, на холме, на открытом поле, герои из дивизии генерала Панфилова преградили фашистам путь.

Их было 28. Возглавлял бойцов политрук Клочков.

Врылись солдаты в землю. Прильнули к краям окопов.

Рванулись танки, гудят моторами. Сосчитали солдаты:

Двадцать штук.

Усмехнулся Клочков:

Двадцать танков. Так это, выходит, меньше, чем по одному на человека.

Меньше, - сказал рядовой Емцов.

Конечно, меньше, - сказал Петренко.

Поле. Холмы. Перелески. Чуть поодаль петляет Лама.

Вступили герои в бой.

Ура! - разнеслось над окопами.

Это солдаты первый подбили танк.

Снова гремит «ура!». Это второй споткнулся, фыркнул мотором, лязгнул броней и замер. И снова «ура!». И снова. Четырнадцать танков из двадцати подбили герои. Отошли, отползли уцелевших шесть.

Поперхнулся, видать, разбойник, - произнес сержант Петренко.

Эка же, хвост поджал.

Передохнули солдаты. Видят - снова идет лавина. Сосчитали - тридцать фашистских танков.

Посмотрел на солдат политрук Клочков. Замерли все. Притихли. Лишь слышен железа лязг. Ближе все танки, ближе.

Друзья, - произнес Клочков, - велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва.

Вступили солдаты в битву. Все меньше и меньше в живых героев. Пали Емцов и Петренко. Погиб Бондаренко. Погиб Трофимов, Нарсунбай Есебулатов убит. Шопоков. Все меньше и меньше солдат и гранат.

Вот ранен и сам Клочков. Поднялся навстречу танку. Бросил гранату. Взорван фашистский танк. Радость победы озарила лицо Клочкова. И в ту же секунду сразила героя пуля. Пал политрук Клочков.

Стойко сражались герои-панфиловцы. Доказали, что мужеству нет предела. Не пропустили они фашистов.

Разъезд Дубосеково. Поле. Холмы. Перелески. Где-то рядом петляет Лама. Разъезд Дубосеково - для каждого русского сердца дорогое, святое место.

Дом

Советские войска стремительно продвигались вперёд. На одном из участков фронта действовала танковая бригада генерал-майора Катукова. Догоняли врага танкисты.
И вдруг остановка. Взорванный мост впереди перед танками. Случилось это на пути к Волоколамску в селе Новопетровском. Приглушили танкисты моторы. На глазах уходят от них фашисты. Выстрелил кто-то по фашистской колонне из пушки, лишь снаряды пустил по ветру.

Ауфвидерзеен! Прощайте! - кричат фашисты.
- Бродом, - кто-то предложил, - бродом, товарищ генерал, через речку.
Посмотрел генерал Катуков - петляет река Маглуша. Круты берега у Маглуши. Не подняться на кручи танкам.
Задумался генерал.
Вдруг появилась у танков женщина. С нею мальчик.
- Лучше там, у нашего дома, товарищ командир, - обратилась она к Катукову. - Там речка уже. Подъём положе.

Двинулись танки вперёд за женщиной. Вот дом в лощине. Подъём от речки. Место здесь вправду лучше. И всё же... Смотрят танкисты. Смотрит генерал Катуков. Без моста не пройти тут танкам.
- Нужен мост, - говорят танкисты. - Брёвна нужны.
- Есть брёвна, - ответила женщина.
Осмотрелись танкисты вокруг: где же брёвна?
- Да вот они, вот, - говорит женщина и показывает на свой дом.
- Так ведь дом! - вырвалось у танкистов.
Посмотрела женщина на дом, на воинов.
- Да что дом - деревяшки-полешки. То ли народ теряет... О доме ль сейчас печалиться, - сказала женщина. - Правда, Петя? - обратилась к мальчику. Затем снова к солдатам: - Разбирайте его, родимые.
Не решаются трогать танкисты дом. Стужа стоит на дворе. Зима набирает силу. Как же без дома в такую пору?
Поняла женщина:
- Да мы в землянке уж как-нибудь. - И снова к мальчику: - Правда, Петя?
- Правда, маманя, - ответил Петя.
И всё же мнутся, стоят танкисты.
Взяла тогда женщина топор, подошла к краю дома. Первой сама по венцу ударила.
- Ну что ж, спасибо, - сказал генерал Катуков.
Разобрали танкисты дом. Навели переправу. Бросились вслед фашистам. Проходят танки по свежему мосту. Машут руками им мальчик и женщина.

Как вас звать-величать? - кричат танкисты. - Словом добрым кого нам вспоминать?
- Кузнецовы мы с Петенькой, - отвечает, зардевшись, женщина.
- А по имени, имени-отчеству?
- Александра Григорьевна, Пётр Иванович.
- Низкий поклон вам, Александра Григорьевна. Богатырём становись, Пётр Иванович.
Догнали танки тогда неприятельскую колонну. Искрошили они фашистов. Дальше пошли на запад.

Отгремела война. Отплясала смертями и бедами. Утихли её сполохи. Но не стёрла память людские подвиги. Не забыт и подвиг у речки Маглуши. Поезжай-ка в село Новопетровское. В той же лощине, на том же месте новый красуется дом. Надпись на доме: «Александре Григорьевне и Петру Ивановичу Кузнецовым за подвиг, совершённый в годы Великой Отечественной войны».
Петляет река Маглуша. Стоит над Маглушей дом. С верандой, с крылечком, в резных узорах. Окнами смотрит на добрый мир.

Ново-Петровское, место подвига семьи Кузнецовых. 17.12.1941 г. они отдали свой дом танкистам 1-й Гвардейской танковой бригады для строительства моста через р.Маглушу. Одиннадцатилетний Петя Кузнецов провел танки через минное поле, получив при этом сильную контузию. На доме Кузнецовых мемориальная доска.

Доватор

В боях под Москвой вместе с другими войсками принимали участие и казаки: донские, кубанские, терские…

Лих, искрометен в бою Доватор. Ладно сидит в седле. Шапка-кубанка на голове.

Командует генерал Доватор кавалерийским казачьим корпусом. Смотрят станичники на генерала:

Наших кровей - казацких!

Генерал Лев Михайлович Доватор

Спорят бойцы, откуда он родом:

С Кубани!

Терский он, терский.

Уральский казак, с Урала.

Забайкальский, даурский, считай, казак.

Не сошлись в едином мнении казаки. Обратились к Доватору:

Товарищ комкор, скажите, с какой вы станицы?

Улыбнулся Доватор:

Не там, товарищи, ищете. В белорусских лесах станица.

И верно. Совсем не казак Доватор. Белорус он. В селе Хотине, на севере Белоруссии, недалеко от города Полоцка - вот где родился комкор Доватор.

Еще в августе - сентябре конная группа Доватора ходила по фашистским тылам. Громила склады, штабы, обозы. Сильно досталось тогда фашистам. Пошли среди фашистских солдат слухи - 100 тысяч советских конников прорвалось в тыл. А на самом деле в конной группе Доватора было только 3000 человек.

Когда советские войска под Москвой перешли в наступление, казаки Доватора снова прорвались в фашистский тыл.

Боятся фашисты советских конников. За каждым кустом им казак мерещится…

Назначают фашистские генералы награду за поимку Доватора - 10 тысяч немецких марок.

Как гроза, как весенний гром идет по фашистским тылам Доватор.

Бросает фашистов в дрожь. Проснутся, ветра услышав свист.

Доватор! - кричат. - Доватор!

Услышат удар копыт.

Доватор! Доватор!

Повышают фашисты цену. 50 тысяч марок назначают они за Доватора. Как сон, миф для врагов Доватор.

Едет верхом на коне Доватор. Легенда следом за ним идет.

Крепость

Не могут фашисты взять Сталинград. Стали утверждать, что Сталинград неприступная крепость: мол, окружают город непроходимые рвы, мол, поднялись вокруг Сталинграда валы и насыпи. Что ни шаг - то мощные оборонительные сооружения и укрепления, разные инженерные хитрости и ловушки.

Не называют фашисты городские кварталы кварталами, пишут - укрепрайоны. Не называют дома домами, пишут - форты и бастионы.

Сталинград - это крепость, - твердят фашисты.

Пишут об этом немецкие солдаты и офицеры в письмах к себе домой. Читают в Германии письма.

Сталинград - это крепость, крепость, - трубят в Германии.

Генералы строчат донесения. В каждой строчке одно и то же:

«Сталинград - это крепость. Неприступная крепость. Сплошные укрепрайоны. Неодолимые бастионы».

Фашистские газеты помещают статьи. И в этих статьях все о том же:

«Наши солдаты штурмуют крепость».

«Сталинград - сильнейшая крепость России».

«Крепость, крепость!» - кричат газеты. Даже фронтовые листовки об этом пишут.

А Сталинград крепостью никогда и не был. Нет никаких особых в нем укреплений. Город как город. Дома, заводы.

Одна из фашистских листовок попала к советским солдатам. Посмеялись солдаты: «Ага, не от легкой жизни фашисты такое пишут». Потом понесли, показали листовку члену Военного совета 62-й армии дивизионному комиссару Кузьме Акимовичу Гурову; мол, посмотри, товарищ комиссар, какие небылицы фашисты пишут.

Прочитал комиссар листовку.

Все тут верно, - сказал солдатам. - Правду фашисты пишут. А как же, конечно, крепость.

Смутились солдаты. Может, оно и так. Начальству всегда виднее.

Крепость, - повторил Гуров. - Конечно, крепость.

Переглянулись солдаты. Не будешь с начальством спорить!

Улыбнулся Гуров.

Ваши сердца и мужество ваше - вот она, неприступная крепость, вот они, неодолимые рубежи и укрепрайоны, стены и бастионы.

Улыбнулись теперь и солдаты. Понятно сказал комиссар. Приятно такое слушать.

Прав Кузьма Акимович Гуров. О мужество советских солдат - вот о какие стены сломали в Сталинграде фашисты шею.

Двенадцать тополей

Шли упорные бои на Кубани. Как-то командир одного из полков посетил стрелковое отделение. Двенадцать бойцов в отделении. Застыли в строю солдаты. Стоят в ряд, один к одному.

Представляются командиру:

Рядовой Григорян.

Рядовой Григорян.

Рядовой Григорян.

Рядовой Григорян.

Что такое, поражается командир полка. Продолжают доклад солдаты:

Рядовой Григорян.

Рядовой Григорян.

Рядовой Григорян.

Не знает, как поступить командир полка, - шутят, что ли, над ним солдаты?

Отставить, - сказал командир полка.

Семь бойцов представились. Пятеро стоят безымянными. Наклонился к командиру полка командир роты, показал на остальных, сказал тихо:

Тоже все Григоряны.

Посмотрел теперь командир полка удивленно на командира роты - не шутит ли командир роты?

Все Григоряны. Все двенадцать, - сказал командир роты.

Действительно, все двенадцать человек в отделении были Григорянами.

Однофамильцы?

Двенадцать Григорянов, от старшего Барсега Григоряна до младшего Агаси Григоряна, были родственниками, членами одной семьи. Вместе ушли на фронт. Вместе они воевали, вместе защищали родной Кавказ.

Один из боев для отделения Григорянов был особенно тяжелым. Держали солдаты важный рубеж. И вдруг атака фашистских танков. Люди сошлись с металлом. Танки и Григоряны.

Лезли, лезли, разрывали воем округу танки. Без счета огонь бросали. Устояли в бою Григоряны. Удержали рубеж до прихода наших.

Тяжелой ценой достается победа. Не бывает войны без смерти. Не бывает без смерти боя. Шесть Григорянов в том страшном бою с фашистами выбыли из отделения.

Было двенадцать, осталось шесть. Продолжали сражаться отважные воины. Гнали фашистов с Кавказа, с Кубани. Затем освобождали поля Украины. Солдатскую честь и фамильную честь донесли до Берлина.

Не бывает войны без смерти. Не бывает без смерти боя. Трое погибли еще в боях. Жизнь двоим сократили пули. Лишь самый младший Агаси Григорян один невредимым вернулся с полей сражений.

В память об отважной семье, о воинах-героях в их родном городе Ленинакане посажены двенадцать тополей.

Разрослись ныне тополя. Из метровых саженцев гигантами стали. Стоят они в ряд, один к одному, словно бойцы в строю - целое отделение.

Солдат Желобкович шагал со всеми. По белорусской земле, по отчему краю идет солдат. Все ближе и ближе к родному дому. Деревня его - Хатынь.

Шагает солдат к друзьям боевым по роте:

Не знаешь Хатыни? Хатынь, брат, лесное чудо!

И начинает солдат рассказ. Деревня стоит на поляне, на взгорке. Лес расступился здесь, солнцу дал волю. Мол, тридцать домов в Хатыни. Разбежались дома по поляне. Колодцы скользнули в землю. Дорога метнулась в ели. И там, где дорога прижалась к лесу, где ели уперлись стволами в небо, на самом бугре, на самом высоком краю Хатыни, он и живет - Иван Желобкович.

И напротив живет Желобкович. И слева живет Желобкович. И справа живет Желобкович. Их, Желобковичей, в этой Хатыни, как скажут, хоть пруд пруди.

Шел воин к своей Хатыни.

Дом вспоминал. Тех, кто остался в доме. Жену он оставил. Старуху мать, трехлетнюю дочь Маришку. Шагает солдат, Маришке несет подарок - ленту в ее косичку, ленту красную, как огонь.

Быстро идут войска. Вскоре увидит воин старуху мать. Обнимет старуху мать. Скажет солдат:

Вскоре увидит солдат жену. Расцелует солдат жену. Скажет солдат:

На руки возьмет Маришку. Подбросит солдат Маришку. Скажет и ей:

Вынет солдат гостинец:

На, получай, Маришка!

Шел воин к своей Хатыни. О друзьях, о соседях думал. Вскоре увидит всех Желобковичей. Увидит Яцкевичей, Рудаков, Мироновичей. Улыбнется солдат Хатыни. Скажет солдат:

Вышли они к Хатыни. Рядом совсем, в километре от этих мест.

Солдат к командиру. Мол, рядом деревня. Вот тут, мол, овражек, за оврагом лесочек. Прошел лесочек, и вот Хатынь. Выслушал ротный.

Ну что же, - сказал, - ступай.

Шагает солдат к Хатыни. Вот и овражек. Вот и лесочек. Вот-вот и избы сейчас покажутся. Сейчас он увидит мать. Сейчас он жену обнимет. Маришке вручит подарок. Подбросит Маришку к солнцу.

Прошел он лесочек. Вышел к поляне. Вышел - и замер. Смотрит, не верит - нет на месте своем Хатыни. На пепелище обгоревшие трубы одни торчат.

Остановился солдат, закричал:

Где люди?! Где люди?!

Погибли в Хатыни люди. Взрослые, дети, старухи - все. Явились сюда фашисты:

Партизаны! Бандиты! Лесные разбойники!

В сарай согнали фашисты жителей. Сожгли всех людей в сарае.

Подбежал солдат к отчему дому. Рухнул на пепел. Зарыдал, застонал солдат. Отлетел, выпал из рук гостинец. Затрепетала, забилась от ветра лента. Взвилась красным пламенем над землей.

Хатынь не одна. На белорусской земле много таких Хатыней было.

Море справа, горы слева

Крайний советский Север. Кольский полуостров. Баренцево море. Полярный круг.

И тут, за Полярным кругом, идут бои. Бьется Карельский фронт.

Повернешься здесь лицом к фронту - слева горы, справа море. Там, дальше, за линией фронта, лежит государство Норвегия. Захватили фашисты страну Норвегию.

В 1941 году фашисты ворвались в Советское Заполярье. Они пытались захватить город Мурманск - наш самый северный морской порт.

Не пропустили фашистов к Мурманску наши войска. Мурманск не только самый северный порт, это незамерзающий порт на севере. Круглый год, и летом, и зимой, могут сюда приходить корабли. Через Мурманск морем поступали к нам важные военные грузы. Вот почему для фашистов так важен Мурманск. Рвались фашисты, но не прорвались. Удержали наши герои Мурманск. И вот теперь настало время и здесь разгромить фашистов.

Места тут для боя на редкость сложные. Горы. Утесы. Скалы. Леденящие душу ветры. Море вечно стучит о берег. Много здесь мест, где только олень пройдет.

Стояла осень. Был октябрь месяц. Вот-вот - и наступит длинная полярная ночь.

Готовясь к разгрому врагов на севере, командующий Карельским фронтом генерал армии Кирилл Афанасьевич Мерецков обратился в Ставку Верховного Главнокомандования в Москву с просьбой выделить для фронта танки КВ. Броня у них толстая, прочная, мощное вооружение. KB - хорошие танки. Однако к этому времени они устарели.

Просит генерал Мерецков в Ставке KB, а ему говорят:

Зачем же КВ. Мы вам выделим более совершенные танки.

Нет, прошу KB, - говорит Мерецков.

Удивились в Ставке:

Да зачем же KB на Севере? Там во многих местах лишь олень пройдет.

Где олень пройдет, там пройдут и советские танки, - отвечает Мерецков. - Прошу КВ.

Ну что ж, смотрите - ведь вы же командующий! - сказали в Ставке.

Получил фронт эти танки.

Фашисты на Крайний Север не завозили ни танков, ни тяжелого вооружения.

«Горы, утесы, скалы. Где здесь возиться с тяжелыми танками», - рассуждали они.

И вдруг появились советские танки, к тому же еще и КВ.

Танки?! - недоумевают фашисты. - KB? Что такое! Как? Почему? Откуда?! Тут ведь только олень пройдет!

Пошли на фашистов советские танки.

7 октября 1941 года наступление советских войск на Крайнем Севере началось. Быстро прорвали наши войска фашистскую оборону. Прорвали, пошли вперед.

Конечно, не только танки здесь главную роль сыграли. Атака шла с суши. Атака шла с моря. Слева - пехота, справа действовал Северный флот. С воздуха били советские летчики. В общем ряду здесь сражались и моряки, и пехотинцы, и танкисты, и авиаторы. Общей была победа.

Боями за освобождение Советского Заполярья завершился год 1944-й - боевой и решающий. Приближался 1945-й - победный год.

Последние метры война считает

Начался штурм рейхстага. Вместе со всеми в атаке Герасим Лыков.

Не снилось такое солдату. Он в Берлине. Он у рейхстага. Смотрит солдат на здание. Колонны, колонны, колонны. Стеклянный купол венчает верх.

С боем прорвались сюда солдаты. В последних атаках, в последних боях солдаты. Последние метры война считает.

В сорочке родился Герасим Лыков. С 41-го он воюет. Знал отступления, знал окружения, два года идет вперед. Хранила судьба солдата.

Я везучий, - шутил солдат. - В этой войне для меня не отлита пуля. Снаряд для меня не выточен.

И верно, не тронут судьбой солдат.

Ждут солдата в далеком краю российском жена и родители. Дети солдата ждут.

Ждут победителя. Ждут!

В атаке, в порыве лихом солдат. Последние метры война считает. Не скрывает радость свою солдат. Смотрит солдат на рейхстаг, на здание. Колонны, колонны, колонны. Стеклянный купол венчает верх.

Последний раскат войны.

Вперед! Ура! - кричит командир.

Ура-а-а! - повторяет Лыков.

И вдруг рядом с солдатом снаряд ударил. Поднял он землю девятым валом. Сбила она солдата. Засыпан землей солдат.

Кто видел, лишь ахнул:

Вот так пуля ему не отлита.

Вот так снаряд не выточен.

Знают все в роте Лыкова - отличный товарищ, солдат примерный.

Жить бы ему да жить. Вернуться бы к жене, к родителям. Детей радостно расцеловать.

И вдруг снова снаряд ударил. Рядом с тем местом, что первый. Немного совсем в стороне. Рванул и этот огромной силой. Поднял он землю девятым валом.

Смотрят солдаты - глазам не верят.

Жив оказался солдат. Засыпал - отсыпал его снаряд. Вот ведь судьба бывает. Знать, и вправду пуля ему не отлита. Снаряд для него не выточен.

Знамя Победы

- Сержант Егоров!

Я, сержант Егоров.

Младший сержант Кантария.

Я, младший сержант Кантария.

Бойцов вызвал к себе командир. Советским солдатам доверялось почетное задание. Им вручили боевое знамя. Это знамя нужно было установить на здании рейхстага.

Ушли бойцы. Многие с завистью смотрели им вслед. Каждый сейчас хотел быть на их месте.

У рейхстага идет бой.

Пригнувшись, бегут Егоров и Кантария через площадь. Советские воины внимательно следят за каждым их шагом. Вдруг фашисты открыли бешеный огонь, и знаменосцам приходится лечь за укрытие. Тогда наши бойцы вновь начинают атаку. Егоров и Кантария бегут дальше.

Вот они уже на лестнице. Подбежали к колоннам, подпирающим вход в здание. Кантария подсаживает Егорова, и тот пытается прикрепить знамя у входа в рейхстаг.

«Ох, выше бы!» - вырывается у бойцов. И, как бы услышав товарищей, Егоров и Кантария снимают знамя и бегут дальше. Они врываются в рейхстаг и исчезают за его дверьми.

Бой уже идет на втором этаже. Проходит несколько минут, и в одном из окон, недалеко от центрального входа, вновь появляется Красное знамя. Появилось. Качнулось. И вновь исчезло.

Забеспокоились солдаты. Что с товарищами? Не убиты ли?!

Проходит минута, две, десять. Тревога все больше и больше охватывает солдат. Проходит еще тридцать минут.

И вдруг крик радости вырывается у сотен бойцов. Друзья живы. Знамя цело. Пригнувшись, они бегут на самом верху здания - по крыше. Вот они выпрямились во весь рост, держат знамя в руках и приветственно машут товарищам. Потом вдруг бросаются к застекленному куполу, который поднимается над крышей рейхстага, и осторожно начинают карабкаться еще выше.

На площади и в здании еще шли бои, а на крыше рейхстага, на самом верху, в весеннем небе над побежденным Берлином уже уверенно развевалось Знамя Победы. Два советских воина, русский рабочий Михаил Егоров и грузинский юноша Милитон Кантария, а вместе с ними и тысячи других бойцов разных национальностей сквозь войну принесли его сюда, в самое фашистское логово, и установили на страх врагам, как символ непобедимости советского оружия.

Прошло несколько дней, и фашистские генералы признали себя окончательно побежденными. Гитлеровская Германия была полностью разбита. Великая освободительная война советского народа против фашизма закончилась полной нашей победой.

Был май 1945 года. Гремела весна. Ликовали люди и земля. Москва салютовала героям. И радость огнями взлетала в небо.

Саваровская Светлана Сергеевна

Отвественный секретарь-оператор

Совета ветеранов района Южное Медведково

Я, Саваровская Светлана Сергеевна (девичья фамилия Щемелева) родилась

Дедушка и отец работали на железной дороге. Мама, Новикова Екатерина Ермолаевна (1920 года рождения), с 16-ти лет работала инструктором в райкоме партии, позже окончила партийные курсы и доросла до должности второго секретаря райкома. Далее, с созданием Совнархозов, была переведена в город Омск в райком партии на руководящую должность. В связи с ликвидацией Совнархоза была там же переведена на должность начальника отдела по работе с населением по жалобам.

Бабушка не работала, т.к. в 1941 году помимо нашей семьи, в нашу комнату приехали две сестры мамы с детьми погодками: мне было годик, двоюродному брату - 6 месяцев, сестренке – 1,5 года. Вот в таких условиях мы прожили несколько лет. Но насколько помню, жили дружно. Две мои тети устроились на работу, а с нами занималась бабушка. И как она только управлялась, имея при этом и хозяйство (корову, кур, кабана и две овцы) просто сейчас не понимаю! Когда мы подросли, определили нас в детский садик. Деда до сих пор хорошо помню, он был атеистом, коммунистом. Дед был очень добрым, просыпался очень рано, а ложился ли он спать, просто не знаю, видимо, поэтому он так мало прожил всего 51 год. Сам заготавливал сено, сажал картофель.

Детский годы вспоминаю с упоением, детсад помню до сих пор, помню свою воспитательницу. Много читала она нам книжек, и мы как гусята ходили около неё (не могу припомнить, что бы кто-то не любил слушать её чтение книжек).

Школа у нас была двухэтажная, деревянная, было печное отопление, но не помню, чтобы мы замерзали. Была дисциплина, в школу приходили все в одинаковой форме (качество материала было у всех разное), но они были все с воротничками. Это как-то приучало к опрятности и чистоте, было установлено поочередное дежурство самих школьников, утром проверялась чистота рук, наличие белого воротничка и манжетов на рукавах у девочек, а у мальчиков обязательно наличие белого подворотничка. Были в школе кружки: танцев, гимнастики, театральный кружок, хоровое пение. Большое внимание уделялось физкультуре. Когда я была уже на пенсии, носила на урок физкультуры лыжи своему внуку, вот тогда-то особенно вспомнились послевоенные 1949 годы. Как же так, в этой школе умудрялись выделить специальный зал для ухоженных лыж, которые стояли по парам вдоль стен и всем их хватало. Нас приучали к порядку, прошел урок надо их обтереть и поставить в ячейку, где ты их взял. И это здорово!

Ещё вспоминается по-доброму, что с 8-го класса нас два раза в неделю водили на большой завод имени Баранова. Этот завод был эвакуирован в годы войны из Запорожья. Завод-гигант, обучали там нас работе на станках, и девочек и мальчиков. Ходили с большим удовольствием. Лекций по работе на них практически не было, но обучение самих станочников, т. е. практика, многому научила.

По окончанию десятилетки стал вопрос куда пойти. Так получилось, что с 1951 года мама одна воспитывала нас двоих. Родной брат Володя учился в третьем классе, и я понимала, что надо помогать. Пошла после школы на этот завод и меня взяли на работу контролером в лабораторию по проверке точных инструментов. Работа нравилась, была ответственная, проверяли калибры, скобы, штангель-циркули и много точных измерительных приборов на микроскопах. Ставили свое клеймо и «парафинели» (в жидком горячем парафине) на каждое изделие. Запах парафина до сего времени помню. Одновременно сразу поступила на этом же заводе на вечернее отделение авиационного техникума. Заканчивала его и диплом получала уже в Ленинграде. Очень нравилась работа, но время берёт своё. Через два года вышла замуж за выпускника Вильнюсского радиотехнического военного училища Саваровского Юрия Семеновича 1937 г. р. Знакомы мы были с ним давно: я училась ещё в школе, а он учился в военном училище Вильнюса.

Сам он из Омска и приезжал ежегодно на каникулы. Гарнизон, куда его направили служить после училища, в этот момент был перебазирован в поселок Токсово – пригород Ленинграда, куда я с ним и уехала. В 1961 году у нас родилась дочь Ирина. Прожили мы в Выборгском районе Ленинграда почти 11 лет. Я окончила Политехнический институт, а Юра Академию связи. Было удобно, как раз недалеко от нас. По окончании Академии в 1971 году муж был направлен в Москву, где мы и проживаем до настоящего времени.

По окончании службы в армии по состоянию здоровья в звании подполковника муж был демобилизован из армии. Говорят, если есть талант у человека, то он талантлив во всем. И это действительно так! Окончив школу, училище, академию только с прекрасными оценками, мой муж нашел себя в творчестве.

Юрий Семенович – член Союза писателей России. К сожалению, в апреле 2018 года он умер, оставив после себя незабываемые шедевры: картины, изданные 13 книг стихов.

В Ленинграде я работала на заводе в должности мастера цеха, участка. По приезде в Москву работала на Электрохимическом заводе старшим мастером участка, старшим инженером Всесоюзного промышленного объединения Министерства химического машиностроения. Награждена множеством почетных грамот и медалью «Ветеран труда».

Дочь Ирина Юрьевна 1961 году окончила Московский институт имени Плеханова. В настоящее время она пенсионерка. Есть внук Станислав Петрович 1985 года рождения и правнучка, которой 2 года и 8 месяцев.

Работаю в общественной организации ветеранов войны, труда, правоохранительных органов. Начала свою деятельность с члена актива первичной организации №1. В 2012 году была избрана на должность председателя первичной организации ПО №1, в связи со знанием работы на компьютере по просьбе председателя районного Совета ветеранов Вишневского Г.С. переведена ответственным секретарем-оператором в районный Совет ветеранов, где и работаю по сей день. Награждена грамотами от главы Управы района, председателя РСВ, председателя СВ СВАО, главы муниципалитета района Южное Медведково, председателя Московской городской Думы.

Гордасевич Галина Алексеевна

Председатель медицинской комиссии Совета ветеранов района Южное Медведково.

Когда началась война, я гостила у родственников отца на Украине в небольшом городе Шостка. Фронт быстро приближался. Начались тревоги днем и ночью. По сигналу тревоги надо было бежать прятаться в погреб. Вот уже горизонт окрашен в багровый цвет и слышен постоянный гул. Звучат близкие звонкие взрывы. Это взрывают предприятия, чтобы не достались врагу. А мы никак не можем эвакуироваться: нет никакого транспорта. Состояние тревоги передается от взрослых детям. Наконец, разрешено погрузиться на открытые товарные вагоны, доверху наполненные зерном.

Путь до Москвы был долгим и трудным: разбомбленные дорожные пути, обстрел немецкими летчиками, возвращающимися на бреющем полете на базу, паровозные искры, прожигающие дырочки на одежде, отсутствие укрытия от пронизывающего ветра и дождя, проблемы с водой и питанием.

Когда стало понятно, что наши вагоны уже несколько дней гоняют по кольцевой железной дороге вокруг Москвы, покидаем наше временное жилье, с трудом пробираемся в Москву находим отца, который мобилизован на подготовку к эвакуации оборонного завода. Он отправляет нас догонять маму с младшими сестрами и братом, которые согласно распоряжению городского руководства, были уже отправлены в эвакуацию.

Встреча с мамой состоялась в деревне Верхние Кичи республики Башкирии. Взрослых привлекали к работе в колхозе. Я вместе с другими детьми собирала колосья. Школы на русском языке поблизости не было.

Поздней осенью 1942 г. переехали к отцу, который находился в городе Кирове, куда эвакуирован был завод. В заводском поселке была школа. Приняли меня, сразу во второй класс.

Занятия проходили в одноэтажном деревянном здании, похожем на барак, видимо недавно построенном, так как не было вокруг никакой растительности, даже забора и просто благоустроенного двора. Помню рыжую глину, налипавшую на обувь и делавшую ее тяжелой. Зимой топили плохо. Было холодно, а может знобко от голода. Так как эвакуированные все прибывали, город перестал справляться со снабжением по карточкам, начался голод. Есть хотелось все время. Летом было легче. Вместе с другими ребятами можно было пойти на старое кладбище, где найти какие-нибудь съедобные растения. Кислицу, хвощ, молодые еловые побеги, просто поживать хвоинки или липовых листочков. Можно летом было набрать кружку лекарственной ромашки, отнести в госпиталь, за что получить порцию серой каши, подслащенной сахаром. Мама с другими женщинами ездила в ближайшую деревню менять вещи на что-нибудь съедобное.

Основной едой был начищенный овес, который надо было долго варить, чтобы поучилось и первое и второе. Если везло, в меню включали «тошнотики», блюдо похожее на котлеты, которое делали из мерзлой картошки.

На уроках часто сидели в верхней одежде, так как топили плохо. Учебников не хватало. Занимались по очереди или группами. Тетради сшивали из газет или писали перьями, чернила носили в чернильницах-непроливашках.

В 1944 году вместе с родителями вернулись в Москву. В Москве было не так голодно. Продуктовые карточки давали регулярно. Жили в заводском бараке до 1956 года, так как нашу довоенную жилплощадь, несмотря на бронь, заняли другие люди.

Московская школа мне очень понравилась. Это было типовое здание, из серого кирпича. В четыре этажа с широкими окнами. Просторно и светло. Классы убирали сами, дежуря по графику. Учителя относились к нам по-доброму. Преподаватель, ведущий первый урок, всегда начинал с рассказа о фронтовых новостях, они уже были радостные. Армия победно продвигалась на запад. На большой карте в кабинете истории все больше было красных флажков, которыми отмечали освобожденные города. На первой большой перемене в класс приносили сладкий чай и булочку. Учебников тоже не хватало, и по-прежнему по одной книге занималось несколько человек, но мы не ссорились, помогали друг другу, более успешные ученики помогали отстающим. На партах стояли такие же непроливашки, но писали уже в настоящих тетрадях. В классе было по 40 чел. занимались в три смены.

На занятия надо было ходить в форме, в нашей школе она была синего цвета. К темно-синему платью полагался черный фартук и темные ленты, по праздникам белый фартук и белые ленты. Даже в гости в мужскую школу на совместные вечера нужно было идти в этой праздничной форме.

В школе была пионерская и комсомольская организации. Прием в них проходил торжественно и празднично. Через эти организации проводилась внеклассная воспитательная работа. Комсомольцы работали отрядными пионервожатыми, организовывали игры на переменках с малышами. Старшеклассникам полагалось на перемене ходить парами по кругу. За таким порядком следили дежурные учителя.

Я была активной пионеркой и активной комсомолкой. Очень популярны были самодеятельные театры. Мне почему-то доставались мужские роли.

Самим любимым развлечением была поездка большой дворовой компанией на салют в честь освобождения города в центр на Манежную площадь, где устанавливали огромные прожектора, а где-то совсем рядом стреляла пушка, гильзы от которой собирали на память. В перерывах между залпами лучи прожекторов пронизывали небо, то поднимаясь вертикально, то кружась, то скрещиваясь, высвечивая государственный флаг и портреты В.И. Ленина и И.В. Сталина. Праздничная толпа кричала «Ура!», пели песни, было весело и радостно в шумной толпе.

И вот наступил самый радостный день – День Победы. Вместе со всеми я тоже радовалась этому всенародному празднику. Было праздничное мероприятие в школе, пели любимые военные песни, читали стихи о подвигах наших солдат.

В 1948 году после окончания семи классов, получив по тем временам неполное среднее образование, я поступила в Московское педагогическое училище, так как надо было скорее получать профессию и помогать родителям поднимать младших детей.

Трудовую деятельность начала на 3 курсе, выезжая работать в летние пионерские лагеря пионервожатой.

В 1952 году после окончания педучилища была направлена по распределению на работу старшей пионервожатой в мужскую школу №438 Сталинского района Москвы.

Отработав по распределению три года, перешла на работу по профессии учитель начальных классов в школу № 447 и продолжала учиться на вечернем отделении МЗПИ. С сентября 1957 года после окончания института работала в средней школе учителем русского языка и литературы. До сентября 1966 года в школе №440 Первомайского района. По болезни с сентября 1966 года переведена на работу методиста в Первомайский РОНО.

В связи с переменой места жительства переводом была оформлена в школу №234 Кировского района, теперь это район Северное Медведково.

Я любила свою работу. Стремилась использовать новейшие формы и методы, добиваясь от каждого ученика знания программного материала. Одновременно как классный руководитель много внимания уделяла общему развитию своих учеников, организовывала посещения музеев, театров, выставок, походы по местам боевой славы, по памятным местам Подмосковья. Была инициатором разных школьных начинаний. Так, во дворе школы №440 Первомайского района до сих пор стоит обелиск в память учеников, погибших в боях за родину, который был установлен по моему предложению и активному участию.

Моя профессиональная деятельность неоднократно отмечалась грамотами органами народного образования различного уровня. В апреле 1984 года была награждена медалью «Ветеран труда». В июле 1985 года было присвоено звание «Отличник народного просвещения РСФСР». В 1997 году получила медаль 850-летия Москвы.

Одновременно с преподаванием активно участвовала в общественной работе. С 1948 по 1959 годы состояла в рядах ВЛКСМ, была бессменным секретарем комсомольской школьной организации, с сентября 1960 года до роспуска партии была членом КПСС.

В сентябре 1991года я поступила на работу воспитателем в школу-интернат для слепых детей, где проработала до августа 2006 года.

Общий трудовой стаж 53 года.

С августа 2006 года включилась в работу Совета ветеранов. Первые полгода была в активе первичной организации №3, потом была приглашена в районный Совет на должность председателя социальной бытовой комиссии. В настоящее время возглавляю медицинскую комиссию. С июня 2012 года имею памятный знак «Почетный ветеран Москвы».

Дубнов Виталий Иванович

Председатель первичной организации №2

Совета ветеранов района Южное Медведково

Я, Дубнов Виталий Иванович, родился 5 октября 1940 года в городе Лесозаводске Приморского края. После победы СССР над Японией и освобождения Южного Сахалина переехал в составе семьи на Сахалин, куда направили отца начальником строительства сухого дока для ремонта кораблей в г.Невельск.

В городе Невельск окончил среднюю школу и в 1958 году поступил в Томский Государственный Университет на Физический факультет.

После окончания университета в 1964 году был направлен на работу инженером на предприятие оборонной промышленности Москвы. В 1992 году был назначен Главным инженером на одном из предприятий научного производственного объединения «Энергия» в г. Москве.

В период работы в оборонной промышленности удостоен государственных и правительственных наград: Указом Президиума Верховного Совета СССР награжден медалью «За трудовое отличие», Приказом министра присвоено звание «Лучший руководитель испытаний министерства».

В 1994 году окончил курсы при Правительстве Российской Федерации по приватизации предприятий. Участвовал в работе федеральных фондов приватизации в качестве управляющего акциями ОАО «ЦНИИС».

В период работы с 2010 по 2015 годы работал в должности Генерального директора одного из предприятий корпорации «Трансстрой». С 1 июля 2015 года вышел на пенсию. Ветеран труда.

В настоящее время служу в общественной организации, Районном Совете ветеранов, являюсь Председателем первичной организации №2 Совета ветеранов района Южное Медведково.

Семейное положение: женат, жена Лариса Петровна Лаппо и две дочери – Валерия и Юлия. Лариса Петровна – филолог, учитель истории, окончила Томский Государственный Университет, историко-филологический факультет. Валерия (старшая дочь) – провизор, окончила 1-й Московский Медицинский институт. Юлия (младшая дочь) – экономист, окончила Академию народного хозяйства им. Плеханова. Сын дочери Валерии Савелий – мой внук, учится в Московской Высшей школе экономики.

Мои воспоминания о детских годах, проведенных на Сахалине после войны. Советская Армия в короткий срок освободила Южный Сахалин от японской армейской группировки, и гражданское население японцев не успело эвакуироваться в Японию. Японцы составляли основную рабочую силу на строительстве сухого дока. Руководили строительством русские специалисты. Надо сказать, что японцы очень трудолюбивые и очень вежливые в общении, в том числе и с русскими детьми. Быт японцев был очень прост, когда наступало время отлива и береговое дно океана обнажалось на сотни метров, японские женщины брали большие плетеные корзины и шли по мелководью далеко от берега. Они собирали в корзины мелкую рыбу, небольших крабов, моллюсков, осьминогов и морские водоросли. Это составляло пищу японцев после приготовления в маленьких печурках типа наших буржуек. Рис, который предварительно оплачивался, развозили мешками по домам на телегах. Магазинов в городе не было. Русские семьи получали продукты по карточкам из запасов Ленд-лиза. Жили японцы в маленьких домиках (фанзах), построенных из легких материалов, входные двери в фанзах были раздвижные решётчатые и оклеены промасленной бумагой. Русские дети протыкали пальцем эти двери, за что получали нагоняй от своих родителей. Отапливались фанзы от буржуек, при этом, труба дымохода располагалась по периметру внутри фанзы и, только потом выходила наверх. Город Невельск (в прошлом Хонто) небольшой город на Южном Сахалине. В городе была одна средняя школа, в которой русские дети учились вместе с японскими детьми на русском языке. В то время было обязательное семилетнее образование, и в старших классах учились те, кто хотел поступить в институт. Со мной с первого класса и по десятый учился мой друг японец Чиба Норико, который поступил в Горный институт во Владивостоке и впоследствии работал начальником крупной угольной шахты на Сахалине. Вспоминается трудное послевоенное детство. Как тоже рыбачили в море, сами мастерили себе самокаты, в какие игры играли. Как первые ботинки купили, когда пошел в первый класс. До школы шел босиком, и ботинки одел только перед школой. Занимались спортом. И серьезно учились, старались. Посещали различные кружки в Домах пионеров. Но очень хотели и стремились учиться. А как одевались, смешно вспоминать. Портфелей не было, мать сшила сумку из рогожки через плечо. Есть, что вспомнить, и детям это интересно слушать. Много вопросов задают, когда выступаю перед учащимися школы.

К 70-летию Поб еды в Великой Отечественной войне, управой района планируется установка памятного камня защитникам Родины – жителям деревень, сел и города Бабушкина (территория современного Северо-Восточного административного округа) ушедшим на фронт в годы войны 1941-1945 гг.

Нам требуются воспоминания очевидцев данных событий, названия деревень, сёл, ФИО людей ушедших на фронт (можно с биографией и фото).

Предложения принимаются по электронной почте [email protected] с указанием контактной информации.

Антошин Александр Иванович

Воспоминания члена общественной организации бывших

малолетних узников фашизма концлагерей

Александр Иванович родился 23 февраля 1939 г. в г.Фокино (бывший поселок Цементный) Дятьковского района Брянской области. Изгнан в концлагерь Алитус (Литва) в 1942 г. «У мамы – нас было четверо детей, - вспоминает Александр Иванович, все впоследствии вернулись домой. Страшное было время, - продолжает рассказ Александр Иванович,- многое стерлось из памяти, помню колючую проволоку, нас голых толпами загоняют под душ, полицейские на лошадях с плетками, очередь за бурдой, куда-то забирают детей еврейской национальности и громкий рев родителей, некоторые из которых позже сошли с ума. Красная армия нас освобождает, поселили нас в дом к одинокому литовцу и снова попадаем в капкан».

«Одна из страшных картин: Случилось это вечером, - продолжает свой рассказ Александр Иванович, - за окном послышалась стрельба. Мама тут же спрятала нас в земляной подпол. Спустя какое-то время стало жарко, горел дом, мы горим, выбираемся в дом. Тетя Шура (мы вместе находились в концлагере) выбивает оконную раму и выбрасывает нас детей на снег. Поднимаем головы, перед нами в зелено-черной форме стоит отряд. На наших глазах расстреляли хозяина дома. Разгул этих молодчиков со стрельбой мы слышали каждый вечер, позже узнали, что это были «лесные братья» - бандеровцы.

Вернулись в родной г.Фокино в 1945 г., дома были сожжены, жить было негде. Нашли вырытый погреб, в нем и жили, пока не вернулся в войны брат мамы, он помог построить небольшой домик с печкой-буржуйкой. Отец с фронта не вернулся.

В 1975 г., Александр Иванович закончил Московский государственный заочный педагогический институт, работал в средней школе № 2 г.Фокино преподавателем черчения и изобразительного искусства. На пенсию ушел в 1998 г.

БЕЛЬЦОВА (Брок) ГАЛИНА ПАВЛОВНА

Родилась в 1925 г. Когда началась Великая Отечественная война, Галине было 16 лет. Она училась в 10 классе московской школы. У всех комсомольцев того времени, было одно желание – попасть на фронт. Но в военкоматах отсылали домой, обещая, когда будет необходимость, вызвать повесткой.

Лишь в 1942 г. Галине Павловне удалось поступить в Московское Краснознаменное военно-авиационное училище связи. Вскоре в училище начался набор курсантов, желающих учиться на стрелков-бомбардиров. Семерых курсантов, в том числе и Галину, прошедших все комиссии, отправили в г.Йошкар – Олу в запасный авиационный полк. Учили элементарным правилам
самолетовождения и обращению с оружием. К полетам привыкали не сразу, многие чувствовали себя в воздухе неважно. Когда дошла очередь до прыжков, то большого желания прыгать у курсантов не было. Но слов инструктора: «Кто не прыгнет, тот на фронт не попадет» оказалось достаточно, чтобы все отпрыгали в один день.

Огромное впечатление произвел женский экипаж, прибывший за девушками с фронта. «С каким восхищением и завистью смотрели мы на летчиц-фронтовиков, на их смелые лица и боевые ордена, - вспоминает Галина Павловна, - так хотелось скорее попасть туда!»

И вот 6 апреля 1944 г., Галина с группой других девушек – летчиц прибыли на фронт, под Ельню. Встретили их тепло и радушно. Но на боевой вылет пустили не сразу. Сначала изучали район боевых действий, сдавали зачеты, выполняли учебные полеты. Очень быстро сдружились со своими новыми боевыми товарищами.

23 июня 1944 г., Галина получила свое первое боевое задание – уничтожить скопление живой силы и техники противника в районе Риги. То, что на карте обозначается линией фронта, с воздуха оказалось широкой полосой черных шапок разрывов зенитных снарядов. Это отвлекло внимание, летчицы совсем не видели земли и сбрасывали бомбы, ориентируясь на ведущий экипаж. Задание было выполнено.

Так началась боевая жизнь Галины Павловны, в бой водили закаленные в боях и обстрелянные летчицы. После нескольких вылетов стали чувствовать себя более уверенными, стали больше замечать, происходящее в воздухе, и на земле. Прошло немного времени, и молодые экипажи показали примеры мужества и храбрости.

«Однажды мы летели на бомбардировку артиллерии и танков противника у Иецава в районе Бауска (Прибалтика), - вспоминает Галина Павловна. Как только перешли линию фронта, мой летчик Тоня Спицына показала мне приборы:

Сдает правый мотор, совсем не тянет.

Мы начали отставать от строя. До цели оставалось еще несколько минут. Наша группа уже далеко впереди. Приняли решение идти самостоятельно. Отбомбились, сфотографировали результаты удара и назад, домой. Группы уже не видно, истребители прикрытия ушли с ней. И вдруг вижу: справа в атаку на нас идет «фоккевульф». Я начала стрелять, дала несколько очередей. А тут еще один «фоккер», но уже справа спереди. Он шел прямо на нас, но в самый последний момент не выдержал, отвернул. Никакого страха, только злость, что не можешь расстрелять стервятника, - он был в мертвой зоне, не обстреливаемой ни одной из огневых точек нашего самолета. Еще одна атака – снизу сзади. Там огонь вела стрелок Рая Радкевич. И вдруг рядом красные звезды! Наши истребители поспешили к нам на выручку. Ох, как вовремя! Проводив нас за линию фронта, они ушли, помахав на прощание крыльями».

Летчики из соседних «братских» полков очень хорошо относились к советским летчикам, сначала даже не верили, что на Пе-2 летают девушки, а потом даже восхищались. «Девочки, не робейте! Прикроем» - часто было слышно в воздухе на ломанном русском языке… А когда в небе друзья, не так страшен даже атакующий вражеский истребитель.

Последний день войны. Ночью сообщили, что война кончилась. Новость ошеломляющая! Так давно ждали, а узнав, не поверили. Слезы на глазах, поздравления, смех, поцелуи, объятия.

После войны Галина Павловна вернулась домой. Московский комитет партии направил Галину на работу в органы государственной безопасности. В 1960 г., закончила заочно исторический факультет Московского государственного университета, работала преподавателем истории в средней школе в городе Камышин, на Волге. Закончила аспирантуру, защитила кандидатскую диссертацию, работала доцентом в МГСУ.

БЕЛЯЕВА (девичестве Глебова) НАТАЛИЯ МИХАЙЛОВНА

Наталия Михайловна родилась 17 марта 1930 г. в г.Ленинграде, в клинике им. Отто, которая до сих пор находится на Васильевском Острове, около Ростральных колонн.Мама Наталии была врачом педиатром, заведовала детской клиникой № 10 Октябрьского района. Отец работал научным сотрудником во Всесоюзном институте защиты растений, под руководством академика Вавилова защитил диссертацию. которые сражались между собой. Один подбитый в виде факела падал на землю, другой победоносно улетел в сторону. Такой страшной картиной предстала война для детских глаз Наталии.

Постепенно жизнь налаживалась, открылись школы. На большой перемене школьникам разносили по куску хлеба. Немецкий язык учить не хотели, бастовали против этого урока, обижали учительницу немецкого языка. Школы перешли на раздельное обучение: мальчики учились отдельно от девочек. Позже ввели форму, черные сатиновые фартучки на каждый день, белые одевали на праздник.

Наталия Михайловна росла болезненным ребенком, поэтому в 1 и 2 классах проходила обучение дома, занималась музыкой, учила немецкий язык. В 1939 г., умерла мама, девочку воспитывали отец и дед, который тоже был врачом. Дед работал в Военно-медицинской академии отоларингологом у известного академика В.И.Воячека.

Летом 1941 г., вместе с отцом, Наталия отправилась в экспедицию в Белоруссию. Когда они услышали объявление о начале войны, бросили чемоданы и побежали к железнодорожному вокзалу. В поезде с трудом хватило места в последнем вагоне, который успел уйти из Бреста. Состав был переполнен, люди стояли в тамбурах. Отец показал свой мобилизационный вкладыш в военном билете и, указав на меня - сироту, умолял впустить в вагон.

В Бобруйске загудели тревожно гудки паровоза, состав остановился и всех высадили из вагонов. В небе появились два самолета,

Отца Наталии забрали в первые дни войны на фронт, осталась девочка на попечении деда и домработницы. Отец служил на Ленинградском фронте, защищал блокадный Ленинград. Был ранен и контужен, но продолжал оставаться в строю до полного снятия блокады. В 1944 г., его перевели в Севастополь.

В середине сентября 1941 г., перестали работать школы, снижались граммы хлеба, печное отопление стало невозможным, топили мебелью и книгами. За водой ходили на Неву 1 раз в 2 или больше недель с санками и ведром.

Война не щадила людей, из оставшихся соседей, а до войны в 8-ми комнатах коммунальной квартиры жило 36 человек, в живых осталось 4 человека. В январе 1942 г., в госпитале умер дед Наталии, последние 3 месяца он жил на работе, транспорт не ходил, а сил идти пешком домой не было.

В конце осени и особенно зимой 1941-1942 гг. Наталия с домработницей Надей, девушкой 18-19 лет от роду, все время лежали на одной кровати, стараясь согреть друг друга. Надя 1 раз в 2-3 дня ходила отоварить карточки, приносила хлебушек, который потом резала на кусочки, подсушивала и девочки, лежа в кровати, его сосали, чтобы продлить процесс еды.

Весной 1942 г., хлеб стали прибавлять с 110 г – 150 – 180 г, стало теплее на улице, появилась надежда на жизнь. В конце 1942 г., получив приглашение из Дворца пионеров, Наталия стала членом агитбригады. С педагогом и еще 2-мя мальчиками 10 и 12 лет, они ходили по госпиталям устраивали концерты, для тяжелобольных пели, декламировали прямо в палатах. Особенно пользовалась большим успехом песня, в которой был следующий припев: «Любимая, далекая, дочурка синеокая, нежно мишку укрой, вот окончиться бой, твой отец вернется домой. На коротких походных привалах, и в суровых бессонных ночах, ты всегда предо мною вставала с этим плюшевым мишкой в руках». Солдаты целовали детей и смахивали слёзы с глаз. Заканчивали свои выступления ребята на кухне, где их угощали чем-нибудь.Первый салют по поводу снятия блокады встречали на льду реки Невы, с осипшими голосами. Потом орали «Ура!» на Мариинской площади, а в 1945 г. радовались по случаю Победы.

Н
аталия Михайловна вспоминает колонну жалких немцев, которую вели по центру Ленинграда. В душе было смятение - гордость победителей сменилось состраданием к этим пленным, но все же людям.

В 1948 г., после окончания школы, Наталия Михайловна поступила в 1-й медицинский институт им. И.П. Павлова, который в 1954 г. успешно окончила, выбрав специальность инфекциониста. После окончания клинической ординатуры, защитила кандидатскую диссертацию. Работала старшим научным сотрудником в ВНИИ гриппа, с 1973 г. ассистентом, доцентом в Ленинградском ГИДУВЕ.

В 1980 г., по семейным обстоятельствам переехала в Москву. Защитила докторскую диссертацию, стала профессором, а с 2004 г., зав. кафедрой в РМАПО.

За годы работы побывала в очагах гриппа, дифтерии, брюшного тифа, сальмонеллёза, холеры, ВИ Z -инфекции в Колмыкии.

Постоянно читает лекции врачам, ведет консультацию тяжелых диагностических больных, ездит в командировки.

Около 20 лет Наталия Михайловна была главным ученым секретарем Всесоюзного, а затем Российского научного общества инфекционистов, руководителем аспирантов.

Наталия Михайловна заслуженный врач РФ, автор 200 научных публикаций.

В настоящее время продолжает заведовать кафедрой инфекционных болезней РМАПО, доктор медицинских наук, профессор.

Наталия Михайловна является членом 3-х ученых советов по защите диссертаций, членом правления Научного общества инфекционистов, «Заслуженных врачей России», редакционного совета специализированных журналов.

Сын Наталии Михайловны тоже врач, выросли уже внук и внучка, подрастает правнучка. Внучка тоже врач, в 5 поколении!

Наталия Михайловна награждена знаком «Житель блокадного Ленинграда», медалями «За оборону Ленинграда», «За Победу в Великой Отечественной войне», «Ветеран труда», «Заслуженный врач Российской Федерации», «80 лет ВЛКСМ», другими многочисленными юбилейными медалями. Имеет почетный серебряный орден «Общественное признание».

Любит свою семью, работу, Россию! Верит свято в нее!

БАРАНОВИЧ (Симоненко) НАТАЛЬЯ ДМИТРИЕВНА

Участник Великой Отечественной войны.

В 1930 г., ее семья переезжает в г. Харьков, так как отца переводят туда работать. Здесь Наталья Дмитриевна окончила школу и поступила в институт. После института она по распределению попадает в районный поселок Б.Колодец Херсонской области Там
онаработает учителем средней школы.

Когда началась война, г. Харьков попадает в оккупацию немецких войск, на Северском Донце идут бои. Школу закрывают и разворачивают в ее здании военно-полевой госпиталь. 3 учительницы, и Наталья Дмитриевна в их числе, добровольно вызываются работать в нем. Вскоре советские войска вынуждены отступать. Госпиталь расформировывают, часть его сотрудников направляют в тыл. Теперь в школе дислоцировалась воинская часть - 312 батальон авиационного обслуживания, 16 РАО, 8 ВА, - и Наталья Дмитриевна с двумя коллегами по школе стали военнослужащими. В этом батальоне она проработала до конца войны и прошла длинный путь до Берлина, где и встретила Победу!

Наталья Дмитриевна награждена орденом «Отечественной войны», медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», Жукова, Чешской республики, знаком «Фронтовик 1941-1945 гг.», 8-ю юбилейными наградами, медалями и памятными знаками, в том числе «65 лет победы в Сталинградской битве».

После войны ее и мужа-военнослужащего направили в г. Черновцы. Там она окончила Черновицкий университет и стала преподавать в школе. После демобилизации супруга семья переехала в Москву, на родину мужа. Сначала Наталья Дмитриевна работала учителем в школе, затем редактором в НИИ резиновой промышленности - вместе с мужем она проработала там 20 лет. Ей неоднократно вручали грамоты и благодарности, награждили медалью «За доблестный труд».

После выхода на пенсию Наталья Дмитриевна решила не сидеть дома: уже через год она устроилась работать заведующей детского сада № 1928 Кировского района (ныне р-н Северное Медведково),

В мирное время она работала с таким же рвением и энтузиазмом, как и во время войны. За свой непростой труд она часто получала награды, ее детский сад считался лучшим в районе, а все коллеги и родители с теплотой вспоминают их дружный коллектив.

Владимир Антонович, ее супруг, тяжело болел. Он скончался в 1964 г., и Наталье Дмитриевне пришлось в одиночку ставить на ноги дочь – студентку. Было непросто, но сейчас мама гордится дочкой: она стала доктором наук и профессором, заведующей кафедрой и автором учебников.

Наталья Дмитриевна всегда старается честно жить и работать, помогать людям по мере сил, поддерживать хорошую физическую и психологическую форму. Она жадно интересуется всем, что происходит в нашей стране и в мире. Несмотря на то, что в обоих глазах искусственные хрусталики, она много читает и смотрит фильмы. Наталья Дмитриевна по-настоящему любит людей и помогает им и словом, и делом.

Наталья Дмитриевна Баранович в верхнем ряду первая слева.

В этом году Наталье Дмитриевне исполняется 95 лет!

ПОЗДРАВЛЯЕМ!!!

БАРСУКОВ ВЛАДИМИР ЕГОРОВИЧ

Владимир Егорович родился 15 июня 1941 г., в г. Жиздра Калужской области. Когда фашисты оккупировали Калужскую область и город Жиздра все жители на себе ощутили, что такое фашизм: человеконенавистничество, презрение к другим народам, культ грубой силы, унижение человеческой личности.

В августе 1943 г., всю семью Барсуковых: маленького Вову, его сестру и маму немцы насильственно вывезли в Литву в концлагерь «Алитус».

Совсем ребенком он прошел «лагерь смерти», который навсегда остался в эго памяти.

Вспоминать те годы, не содрогаясь от ужаса и боли нельзя. Сначала их разместили в бараке, где не было ничего. «Мы лежали на цементном полу. Мама укладывала детей себе на грудь, и защищала от леденящего холода цемента, - вспоминает Владимир Егорович. - Пленных использовали на любых работах: погрузка, уборка территории. Кормили брюквой и водой, где плавали непонятно чьи кусочки мяса. К лагерю иногда пробирались местные жители и бросали нам еду. Мы ползли за едой, а немцы в это время в нас стреляли», - продолжает рассказ Владимир Егорович. Во всех концлагерях были голод и побои. Каждый день фашисты увозили десятки людей, которые потом уже не возвращались. Немецкие лагеря были нацелены на физическое и моральное уничтожение человека. Особенно страдали дети.

В сентябре 1944 г., фашисты начали вывозить узников в Германию. На границе с Польшей, грузовые вагоны, в которых перевозили людей, освободила группа партизан. Дорога домой была долгой и тяжелой, почти два месяца голодные и полураздетые добирались до дома, а когда прибыли в г. Жизру, увидели сожженный город. Стояли только печные трубы, не было ни одного дома. Но все равно была радость, что оказались на Родине. «В сердце жила надежда, что скоро вернется отец с фронта и жизнь наладится, - вспоминает Владимир Егорович, - но получили похоронку. Отец погиб 15 марта 1945 г. в бою на подступах к г. Шуцендорф».

Жили в землянке, через 4 года, мама Владимира получила ссуду на постройку дома.

С 1947 по 1958 г., учился в школе, затем работал на Людиновском тепловозостротельном заводе токарем. С 1964 по 1967 г. участвовал в геологоразведочной экспедиции в г. Воркуте, куда уехал за компанию с товарищем.

В 1968 г., закончил Московский институт радиоэлектроники и автоматики. Работал в академии медицинских наук старшим инженером по мед. оборудованию. В 1995 г., вышел на заслуженный отдых начальником конструкторского бюро.

Владимир Егорович любит играть с друзьями в шахматы и домино.

ВАЛУЙКИН ГЛЕБ БОРИСОВИЧ

Глеб Борисович родился 16 октября 1937 г., в г.Павловске Ленинградской области.

В 1941 г., фашистские войска подошли к городу Ленинграду, и началась блокада города. Все жители оказались на оккупированной территории. Обстрелы шли днем и ночью, снаряды попадали в дома, от возгорания одного дома, сгорали целые улицы. Вот так в одночасье семья Валуйкиных осталась без крыши над головой. Семья перебралась жить в дом бабушки.

Основная забота родителей стала борьба с голодом. Мама уходила за город на поля, чтобы собрать неубранные овощи. Весной 1942 г., множество семей, в том числе и семью Валуйкиных, погрузили в железнодорожные вагоны и отправили в Германию. В районе города Шауляй (Литва) семьи рассортировали по хуторам. В одном из которых, в доме помещика работали родители Глеба Борисовича в качестве разнорабочих. Они выполняли разную работу на приусадебном участке и во дворе, ранним утром они уходили на работу и возвращались обессиленные, мокрые, голодные и холодные поздно вечером, за это получали крышу над головой и питание.

В 1944 г., войска Красной армии освободили пленных, и семья вернулась домой в г.Красное Село.

ДЕЙЧМАН ЛЕВ ПЕТРОВИЧ

Воспоминания участника Великой Отечественной войны

Родилась 6 февраля 1925 г. в г. Кременчуг, Полтавской области в семье рабочих.

В 1932 г., поступил учиться в школу, а в 1940 г., в Московское ПТУ № 1 железнодорожного транспорта, в годы войны студенты в стенах училища изготавливают снаряды, которые затем оправляют на фронт. В 1943 г. постановлением Правительства СССР Л.П. Дейчман призван на военную службу. Сначала новобранцы проходили подготовку для отправки на фронт, а в 1944 г., принимал участие в боевых действиях на 1–ом Прибалтийском фронте, 3-ом Белорусском на двух Дальневосточных фронтах в составе сначала 14-ой отдельной истребительно-противотанковой артиллерийской бригады, затем 534 и 536 истребительно-противотанкового артиллерийского полка. За участие в боевых действиях 14 отдельная И.П.А.Б. удостоена орденов Суворова и Кутузова, полки орденами Кутузова, и личный состав был представлен к правительственным наградам. Лев Петрович служил подносчиком снарядов в артиллерийской батарее орудий.

Л.П. Дейчман награжден орденом «Отечественной войны II степени», медалями «За отвагу», «За взятие Кенинсберга», «За победу на Германией», «За победу над Японией» и др.

В 1948 г., демобилизован из армии. Окончил Московский пищевой техникум по специальности техник – механик. Около 50 лет проработал на промышленных предприятиях и транспорте города Москвы. Был награжден трудовыми медалями.

Лев Петрович и сейчас в строю, занимался общественной деятельностью, выступал перед молодежью и школьниками с рассказами о мужестве наших солдат, о том, какой ценой досталась Победа.

Несмотря на преклонный возраст, активно принимает участие в спортивных соревнованиях не только района, но и округа. Имеет более 20 спортивных наград и благодарственных писем. Любит ходить на лыжах, участник ежегодных соревнований «Лыжня Москвы» и «Лыжня России».

В 2014 г., в составе Московской делегации выезжал за рубеж.

В настоящее время является председателем Совета ветеранов 2-ой гвардейской армии, в 2014 г., удостоен звания Почетный ветеран города Москвы.

Сотрудники управы, администрации МО, УСЗН района Южное Медведково от всей души поздравляют Вас с юбилеем!

Желаем крепкого здоровья, спортивных побед, внимания, заботы и уважения со стороны родных и друзей!

ДУБРОВИН БОРИС САВВОВИЧ

Участник Великой Отечественной войны.

Бабушка по линии матери из крестьянской семьи из деревни под городом Левишевичи. Мама окончила медицинский институт, работала врачом в Лефортовской больнице. Отец роддом с Украины из г. Умань, работал типографским рабочим, а потом комиссаром 1-й конной Армии, в последующем инженером на заводе ЦГАМ, был начальником одного из крупных цехов.

«Учится начал с 6 лет, учился я посредственно, ни читать, ни писать не любил, воспринимал все на слух»,- вспоминает Борис Саввович.

В 1936 г., отца арестовали как врага народа, он погиб в тюрьме, потом «воронок» приехал за мамой, ее арестовали, потому что не донесла на врага народа. Девятилетнего Бориса и его трехлетнюю сестру забрала к себе бабушка. Все вещи продали или обменяли на еду, и все равно жили впроголодь.

В лагере г.Минусинска не стало врача, начальник лагеря назначил им мать Бориса. 6 лет она просидела в тюрьме, и вышла оттуда инвалидом. Мама работала врачом и осталась на поселении в Остяко-Вагульском округе. Будучи сама не здоровой, выезжала на вызов к больным на лыжах. Ее любили.

Когда началась война, Борис Саввович пошел работать на оборонный завод токарем, делал снаряды для противотанковых орудий, работал по 12 часов. У Бориса была бронь, но в 1944 г., он отправился на фронт добровольцем. Попал в пехоту в стрелковый полк, из которого его направили в авиацию. Сначала был мотористом, потом попросился в воздушные стрелки. Стал воздушным стрелком – четвертым членом экипажа после летчика, штурмана и радиста. Стрелок должен лежать, распластавшись по дну самолета, и охранять хвостовую часть машины. Воздушные стрелки гибли чаще остальных членов экипажа. И в первый же день пришлось столкнуться с приметами.

В казарме сказали: «Выбирай, куда сложить вещи». Я смотрю все густо уложено вещмешками, а посредине есть пустое место. Я положил туда свой вещмешок и отправился на задание. Когда Борис Саввович вернулся, встретили его странно: «Ты что вернулся? А мы уже и не ждали». Оказалось, была примета, если новый стрелок положил свой вещмешок на место убитого, он обречен.

Так я остался без шинели. Оказалось ее обменяли на польскую водку, - вспоминает Борис Саввович, - а мне, чтобы не расстраивался, налили стакан.

Воевал на 1-м Белорусском фронте, освобождал Белоруссию, Польшу, Варшаву, Германию. Закончил войну в Фалькенберге в звании рядового. Чем весьма гордится, в общей сложности прослужил в армии 7 лет.

После войны Борис Саввович поступил и успешно окончил Литературный институт им. Горького. Как истинный патриот, преданный своей Отчизне, поэт Борис Дубровин не смог жить спокойной творческой жизнью. 30 лет тесной дружбы с пограничниками дали возможность поэту побывать на всех участках границы (кроме норвежской). Во время афганской войны Борис Саввович вместе с артистами выступал под обстрелом. А под песню на его стихи «Путь домой» наши войска выходили из Афганистана. Он член Союза писателей, лауреат многих международных конкурсов и литературных премий, телевизионного конкурса Песня года «Из XX в XXI век», всероссийского конкурса «Победа-2005», лауреат медали им. С.П.Королева. Автор 41 книги – 33 поэтических сборников и 8 книг прозы. 62 стихотворения вошли «Антологию мировой поэзии». Около 500 его стихотворений стали песнями, которые исполняли и исполняют М. Кристалинская, И.Кобзон, А.Герман, В.Толкунова, Э.Пьеха, Л. Долина, А.Барыкин и мн. другие. Его стихи переведены и изданы в Югославии, Польше, Германии.

Борис Саввович по праву гордится своими медалями: орденом Отечественной войны II степени, медалями «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», польскими медалями.

ЕВСЕЕВА ФАИНА АНАТОЛЬЕВНА

Родилась 27 января 1937 г., в г. Ленинграде. Когда началась война, Фаине исполнилось 4,5 года, а сестренке 2 года.

Отца забрали на фронт, и он в звании ст. лейтенанта, всю блокаду, почти 900 дней защищал Пулковские высоты. Семья Фаины Анатольевны жила в ближнем пригороде, в г. Урицке, возле Финского залива.

Не прошло и месяца после начала войны, как немецкие войска оказались в Урицке. Жителей загнали в подвалы с детьми. А затем немцы выгнали всех из подвалов, не дав взять ни вещей, ни денег, ни еды, ни документов. Выстроили всех в колону на шоссе, идущем вдоль Финского залива и с собаками погнали к Ленинграду. 15 км народ бежал бегом. Мама несла на руках младшую сестру Фаины Анатольевны, а Фаина, держась за руку бабушки, бежала сама. Когда подошли к Ленинграду, повезло тем, кто бежал первым, в их числе оказались и родственники Фаины Анатольевны. Они успели пройти через загранпост, остальных отсекли огнем. Семье удалось сбежать, в Ленинграде они нашли родственников и временно поселились у них в комнате 16 кв.м – 10 человек. Прожили 7 месяцев в голодном аду, под вечной бомбежкой. Зима в 1941 г., была холодная, стрелка термометра опускалась к отметке – 38 0 С. В комнате стояла печка-буржуйка, дрова быстро закончились, и топить ее пришлось, сначала мебелью, затем книгами, тряпками. За хлебом ходила мама, хлеб отпускали строго по карточкам, она же, после уборки капусты на полях, собирала промерзшие капустные листья на окраине Ленинграда. Воду черпали из р. Невы. Однажды она увидела ком муки, плывший по воде, класть его было некуда, не раздумывая, она сняла с себя юбку, и принесла домой. Счастливая шла по городу в одних штанах. В какой-то момент зарезали кошку, из ее мяса целый месяц варили бульон. На бульон шли кожаные ремни, из клестера делали холодец. Каждый месяц умирали от голода люди. Из 10 родственников Фаины Анатольевны, в живых осталось трое: она сама, ее сестра и мама. Спас их отец, он помог жене с детьми эвакуироваться через Ладожскую Дорогу жизни на Урал в Челябинск. Ладожскую дорогу тоже бомбили и днем, и ночью. Перед машиной, на которой ехала Фаина с мамой и сестрой, в машину с людьми попала бомба, и она ушла под лед.

Дальше путь на Урал лежал по железной дороге. Людей погрузили в поезд, вагоны которого были приспособлены для перевозки скотины, на полу лежала солома, посреди вагона – буржуйка, которую топили военные. Никто по вагону не ходил, народ лежал полумертвый. По пути следования поезда, на остановках выгружали умерших, а детям давали по блюдечку теплой жидкой пшенной каши. В Челябинске Фаину разлучили с мамой. Ее положили во взрослую больницу, дочек в детскую. В детской больнице девочки заразились дифтерией, через три месяца Фаину с сестрой выписали. Жили они у тети Марии, маминой сестры. Работала она посудомойкой в заводской столовой и имела возможность приносить вечером горсть пригоревшей еды, этого было мало, поэтому днем девочки старались добыть себе еду самостоятельно. Дом, в котором они проживали, располагался недалеко от железной дороги, рядом с заводом, на который возили белую глину. Выпавшую из вагонов глину, девочки собирали и ели целыми днями. Она казалась им сладкой, вкусной, масляной. Маму выписали еще через 3 месяца из больницы, она устроилась на завод, получала паек, жить стало сытнее.

Чтобы вернуться в Ленинград, необходим был вызов. Чтобы узнать, жив ли отец, маме пришлось поехать в Ленинград. Сдав дочек в детский дом, она отправилась на Родину. Страшная картина открылась ее взору, в Урицке не осталось ни одного дома, возвращаться было некуда. Она отправилась в Ленинград к сестре отца. Какова же была радость, когда там она встретила своего мужа, который после войны остановился у сестры пожить. Вместе родители вернулись в Урицк, нашли полуразрушенный подвал и стали его благоустраивать: отец разбирал завалы, скручивал колючую проволоку, ему помогли разминировать территорию возле дома. Мама забрала дочек из Челябинска, семья воссоединилась. Отцу из Эстонии в Урицк удалось переправить корову, которую он случайно увидел в лесу, доить ее мог только он. Животное вместе с людьми жило в подвале. Днем девочки рвали лебеду и крапиву для себя и для коровы.

В 1946 г., Фаина пошла в школу, учиться ходили пешком, ежедневно за 3 км до ст. Лигово. Писали на газете между строк, желание к учебе было большое, хотелось узнать как можно больше, а главное выучить немецкий язык. Окончив 7 классов, Фаина поступила в Ленинградский машиностроительный техникум при Кировском заводе. Работала конструктором на тормозном заводе им. Когановича. Вышла замуж, переехала с мужем в Москву. Воспитывала дочь, внучку, теперь уже и правнучку. Фаина Анатольевна выстрадала свой, блокадный характер, который помогает жить и оставаться оптимистом долгие годы.

ЗЕНКОВ ВАСИЛИЙ СЕМЕНОВИЧ

Участник Великой Отечественной войны. Участник Курской битвы. Старший сержант.

Родился 12 октября 1925 г., в с. Малое Даниловское Токарского района Тамбовской области.

Окончив 7 классов, Василий Семенович поступил в педагогическое училище. 22 июня 1941 г., началась Великая Отечественная война. Германия напала на Советский Союз, мирное время закончилось, отца Василия забрали в армию, где в одном из боев он погиб, защищая Родину.

Василий Семенович был вынужден бросить учебу и поступить на работу в типографию, сначала учеником печатника. Его
определили к опытному высококвалифицированный наставнику, учеба шла на рабочем месте с выполнением нормы. Уже через 1,5 месяца Василий работал самостоятельно. Мать воспитывала 3 детей, зарабатывал на содержание всей семьи Василий.

В декабре 1942 г., Василий Семенович был призван в ряды Красной Армии. Подготовка шла днем и ночью, занятия продолжались по 10-12 часов. На фронте был снайпером, автоматчиком-пулеметчиком.

В сентябре 1943 г., при расширении плацдарма на правом берегу Днепра, во время перестрелки, был ранен разрывной пулей. Лечился в госпитале г. Лукоянов Горьковской обл. (ныне Нижегородская обл.). После лечения продолжил службу в армии и был направлен в школу, обучаться вождению на мотоцикле, а после учебы попал в Механизированный корпус – мотоциклистом. На своем тернистом многотрудном пути многое видел и испытал: горечь отступления и радость победы.

День Победы Василий Семенович с радостью встретил в Германии в районе «Оберкунцедорф».

Прослужив в армии 7,5 лет, демобилизовали на гражданку, вернулся работать печатником. Вскоре был направлен на учебу в МИПТ на вечернее отделение, а получив диплом, работал начальником типографии, главным инженером типографии МХП, откуда в 1988 г. ушел на заслуженный отдых.

Принимал активное участие в работе Совета ветеранов района Южное Медведково.

Василий Семенович награжден орденами «Отечественной войны» I и II степени, «Красной Звезды», медалью «За Победу над Германией», юбилейными медалями.

Иванов Николай Алексеевич

Воспоминания члена общественной организации

бывших малолетних узников фашизма концлагерей

Николай Алексеевич родился в 1932 г., в деревне Орлово (ранее пос. Свобода) Межетчинского сельского совета, Износковского района, Калужской области.

В январе – феврале 1942 г., деревню захватили немцы, выгнав сельчан из домов, в них обосновались немецкие солдаты, а жители вынуждены были жить в землянках.

Наступил момент, когда немцы выгнали всех из землянок, выстроили в колонну и погнали людей на Запад. «В Вязьме нас соединили с другими беженцами и погнали в Смоленск, - с болью в сердце вспоминает Николай Алексеевич, - в Смоленске собралось много людей, через несколько дней, людей стали сортировать, одних отправляли в Германию, других в Белоруссию. Нашу семью: мать, отца и четверых детей, погнали в город Могилев. Поселили на окраине города в разваленный барак. Жить пришлось недолго, снова куда-то повезли. В этот раз в деревню Сапежинка, что находилась недалеко от города Быхово (Белоруссия). Весь световой день взрослые работали на полях, занимались сельскохозяйственными работами, обрабатывали овощи, немцы любили выращивать капусту «Кольраби».

Все военное время были вынуждены прожить в трудах на благо немецких солдат, за малейшую провинность били».

Весной 1944 г., советские войска освободили пленных. Отец Николай Алексеевич умер, мать с детьми вернулась на Родину. Жить было негде, деревня была разрушена. Поселились в уцелевшем доме. Позже стали возвращаться односельчане, сообща отстраивали дома и налаживали быт. Осенью начала работать школа, Николай пошел во 2 класс.

С 1952 по 1955 гг, служил в армии, в городе Вологде, в радиолокационных войсках ПВО, затем служил в милиции. А позже работал в торговле, откуда в 1992 г., у и ушел на пенсию.

У Николая Алексеевича в жизни сложилось все хорошо: родились 2 дочери, сейчас уже растет внук и правнук, но ужасы военного времени нет-нет, да и вспоминаются.

КРЫЛОВА НИНА ПАВЛОВНА (в девичестве Васильева)

Воспоминания малолетней жительницы блокадного Ленинграда.

Родилась 23 августа 1935 г., в г.Ленинграде ул. Некрасова, дом 58 кв. 12. Родители Нины Васильевны – Павел Федорович и Мария Андреевна работали в оперном театре «Народный дом». Отец погиб под Ленинградом, мать умерла в блокаду. Волею судьбы маленькая Нина оказалась в детском доме № 40. До весны 1942 г., детский дом находился в Ленинграде.

Когда открылась «дорога жизни», по документам 7 апреля 1942 г., детский дом, в котором находилась Нина Васильевна, был вывезен в Краснодарский край. Из-за болезней, Нина пошла учиться школу поздно. «Через какое время пришли немцы, это время плохо помню. – рассказывает Нина Павловна, - но в память врезалась такая картина: Новый год. Стоит украшенная большая елка, а вместо пятиконечной звезды на самой макушке – фашистский знак. Еще один

Случай вспоминается, - продолжает свой рассказ Нина Павловна,- Нас прятали в каких-то ямах, если бы немцы нашли – не пощадили бы».

После войны Нина Павловна очень надеялась, что папа ее жив, каждый день ждала. В разные организации посылала запросы, но когда получила страшную весть, надежды рухнули, и Нина Павловна сильно заболела.

После окончания школы поступила в художественное училище, а позже по распределению уехала в Ярославль, где и познакомилась со своим будущим мужем, курсантом Московского военного училища. В 1958 г., Нина Павловна вышла замуж и переехала в Москву по месту службы мужа. У них родились двое детей, теперь уже и двое внуков.

КОСЬЯНЕНКО (Меинова) ХАТИЧЕ СЕРВЕРОВНА

Воспоминания члена общественной организации бывших малолетних узников фашизма концлагерей

Город Симферополь, в котором жила мама Хатиче, в 1942 г., был оккупирован немцами. В городе проводилис ь ежедневные облавы, немцы ходили по домам и насильно забирали молодых людей для отправки в Германию.

В апреле 1943 г., после очередной немецкой облавы, маму Хатиче, как и многих других девушек погрузили в железнодорожный вагон и отправили в неизвестном направлении, а через два месяца мама поняла, что беременная. Её охватило отчаяние, от горя она заливалась слёзами.

Маму Хатиче определили в немецкую семью для работы по дому, а когда узнали о её беременности, палками выгнали на улицу.

В числе других пленных девушек маму Хатиче поселили в барак, в темное помещение без окон. Там уже жили украинки, белоруски, полячки, чешки, итальянки. Немецкие солдаты гоняли девушек на работу в поле, на завод, фабрику. В разное время года они занимались: посадкой, прополкой и уборкой овощей в поле, ходили на фабрику ткать ткани, а на заводе делали жестяные банки. За малейшую провинность сажали в карцер, оставляя на несколько дней без еды и воды.

Условия жизни людей были на грани выживания: из одежды - лохмотья ветоши, из обуви деревянные колодки.

В таких тяжелейших условиях женщины вынашивали и сохраняли жизни своим детям.

В 1945 г., американские войска - союзники освобождали города Европы от немецких захватчиков, немцы отступали, и чтобы не оставлять свидетелей, немецким правительством было принято решение топить все бараки, в которых жили пленные женщины с детьми. Огромные шланги с сильным напором воды быстро наполняли бараки. Женщины, стараясь спасти своих детей, держали их на вытянутых руках. В барак, где находились Хатиче с мамой, вода поднялась почти до потолка и вдруг остановилась. Чуть позже американские солдаты помогли всем выбраться. Кто мог идти, шел сам, многих обессиленных, выносили военные на руках. Радость за спасенную жизнь переполняла женщин, они благодарили обнимая и целуя солдат, крепко прижимая своих детей к себе. И громко, громко плакали.

Перед отправкой на Родину освобожденных женщин долго держали в Венгрии. Антисанитария, грязь, жара, насекомые все способствовало рассаде болезней. Люди умирали без еды, воды и медицинского обслуживания. Хатиче тоже была на грани смерти.

Но жажда жить и вернуться на родину была выше смерти. Сложно было тогда предсказать, какие мучения выпадут по возвращению на Родину. Приказом правительства вернуться люди могли только туда, откуда были угнаны. Многочисленные допросы и унижения, которым была подвержена мама Хатиче со стороны структур государственной безопасности, не сломили ее твердый характер. Долго у них не было жилья, маму не брали на работу, рассматривался вопрос об отправке Хатиче с мамой в лагерь, в
Оренбургскую область.

Отец Хатиче воевал в рядах Советской армии, в 1944 г., его и родителей депортировали из России и связь между супругами Меиновыми прервалась. И только в 1946 г., от отца Хатиче приходит письмо с приглашением в Узбекистан, с радостью мама принимает решение, и они с дочкой уезжают к отцу и мужу. Там Хатиче окончила педагогический ВУЗ, работала учителем младших классов, вышла замуж, в ее семье родилось 3 детей, и не заметила, как вышла на заслуженный отдых.

В 1997 г., семья переехала в Россию, а в 2000 г., в Москву.

Хатиче Серверовна любит вязать для настроения. И украшать подъезд, чтобы создать настроение своим соседям.

МАНТУЛЕНКО (Юдина) МАРИЯ ФИЛИППОВНА

Воспоминания члена общественной организации бывших малолетних узников фашизма концлагерей Мария Филипповна родилась 22 мая 1932 г., в деревне Меховая Хвастовического района Калужской области.

В январе 1942 г., немцы вошли в деревню Меховая, и погнали жителей в Брянск, в лагерь. «Километров 25 шли пешком, - вспоминает Мария Филипповна, - немцы подгоняли пленных кнутами. Затем через Белоруссию ехали на поезде. Привезли нас в лагерь Штутгард, затем в Штетин, позже находились в Гамбургском лагере. Жили в общих бараках, все вперемежку: дети, мужчины, женщины. Кормили баландой (сладко-соленой брюквенной похлебкой, по составу похожей на муку) и гречневой шелухой. Детям в сутки давали по 100 гр хлеба, взрослым по 200 гр. Люди от голода падали без сознания. Однажды упала в обморок и мама Марии Филипповны.

От вшей мазали керосином. В сентябре 1943 г., семью Юдиных забрал к себе в работники бавар Шмагров. У каждого члена семьи были свои обязанности по дому: дед работал в саду, отец в конюшне, мать в огороде, брат в телятнике, бабушка управлялась по дому, она убиралась и готовила еду.

В немецком поселке, у других хозяев жили и бельгийские, и французские, и итальянские пленные.

26 апреля 1945 г., семьи русских пленных освободили советские войска. «Вернувшись, домой, - продолжает рассказ Мария Филипповна, - увидели сожженные дома, все деревни в округе были сожжены до тла. Холодный декабрь 1945 г., прожили в шалаше, позже выкопали землянку, в 1947 г., построили домик.

Чтобы заработать немного денег, в 1948-1949 гг., Мария Филипповна ездила на торфяные разработки в Ярославскую область. В Москву приехала в декабре 1949 г. Работала на стройке. В 1950 г., Мария Филипповна перешла работать в Метрострой, подземной откатчицей, жила в общежитии. В 1963 г., получила квартиру в Медведково, где до сих пор и живет.

МУХИНА ВАЛЕНТИНА АЛЕКСАНДРОВНА

Воспоминания малолетней жительницы блокадного Ленинграда

Родилась 8 июня 1935 г., в г.Ленинграде. Мама работала на Балтийском заводе, папа был моряком. Когда Вале было 1 год, отец утонул.

22 июня 1941 г., воскресенье, теплое, солнечное утро. И настроение у людей такое же радостное и солнечное. Они идут гулять по городу, в парки. Собираются на танцы, в музеи. В кинотеатрах идут фильмы «Свинарка и пастух», «Веселые ребята», «А если завтра война…». А война наступит не завтра, она уже была сегодня, Великая Отечественная война.

Гитлеру были ненавистны имя города на Неве, славные традиции и патриотизм его жителей. Он решил стереть город с лица земли. Предложено блокировать город и путем обстрела из артиллерии всех калибров, беспрерывной бомбежки с воздуха сравнять его с землей. Блокада началась 8 сентября 1941 г.

Шестилетняя Валечка помнит бомбежки и днем, и ночью, как было страшно выходить на улицу. То, что пережила и выстрадала эта девочка, невозможно вспоминать без боли и праведного гнева.

Валина мама, как и многие другие рабочие по 12-14 часов не выходили из промерзших цехов. Девиз Ленинградских рабочих «Все для фронта! Все для Победы!»

Валя жила у тети, маминой сестры. Жить стало очень тяжело: не было электричества, тепла, дров, поскольку было печное
отопление. Топили печурку, на обогрев уходило всё, что горело: книги, мебель. Не было питьевой воды. Дети вынуждены были ходить за ней на реку Неву, к саночкам привязывали кастрюли, фляги, черпали воду из ледяных прорубей.

Но самое страшное - голод. Кушать было нечего. «До войны мамам была большой модницей – это нас и выручало, - вспоминает Валентина Александровна, - с началом войны многие ее вещи мы поменяли на еду. Соседка снабжала нас дурандой – это было вкусно, а из столярного клея варили студень».

Бабушка Вали ходила на табачную фабрику, и приносила оттуда гильзы от папирос, которые тоже обменивались на еду. Чтобы заполнить пустые желудки, заглушить ни с чем не сравнимые страдания от голода, жители прибегали к различным способам изыскания пищи. Ловили грачей, яростно охотились за уцелевшей кошкой или собакой, из домашней аптечки выбирали все, что можно употребить в пищу: касторку, вазелин, глицерин. Деньги были у людей, но они ничего не стоили. Ничто не имело цены: ни драгоценности, ни антиквариат. Только хлеб. В булочные, где по карточкам выдавались дневные нормы хлеба, стояли огромные очереди. Валя помнит блокадный хлеб – черный, липкий. Когда его отрезали на кусочки. Он лип к лезвию ножа. Валя счищала эту липкую массу и ела.

Кто-то мародерствовал по квартирам, кто-то умудрялся воровать у полумертвой старушки хлебный талон. Но большинство ленинградцев честно работали и умирали на улицах и рабочих местах, давая выжить другим. В 1942 г., в возрасте 31 года, умирает Валина мама. Она вернулась с работы и зачерпнув из ведра ледяной воды, вдоволь напилась. Организм был ослабленным, она заболела воспалением легких, да так и не поправилась. На саночках ее отвезли на Смоленское кладбище и похоронили. Так Валя стала сиротой. ДА и сама Валя, тетина семья были настолько слабы, что с трудом передвигались. В 1942 г., жителей стали эвакуировать. В августе тетину семью и Валю отправили в Алтайский край. Поезд, в котором они ехали, разбомбили, вещи сгорели, сами они чудом остались живы.

Возвращение в родной город произошло в конце 1944 г. Город резко отличался от города 1941 г. По улицам уже ходил общественный транспорт, не видно было снежных сугробов и мусора. Работали предприятия, получившие топливо и электроэнергию. Открылись школы, кинотеатры, почти во всех домах действовал водопровод и канализация, работали городские бани, имелся запас дров и торфа. На 12 маршрутах курсировали 500 трамвайных вагонов.

Валя закончила 7 классов, поступила в техникум. В 1955 г., приехала по распределению в Московский участок по гидромеханизации. Работала гидротехником-строителем по гидростанциям.

За свою трудовую карьеру работала над проектами строительства набережных Новодевичьего, Раменского, Люберецких прудов, внесла большой вклад в строительство стадиона «Лужники» и многие другие объекты.

С 1990 г., Валентина Александровна на заслуженном отдыхе. Но активная жизненная позиция не дает ей только заниматься воспитанием 2 внучек и трех правнуков.

Валентина Александровна председатель Совета блокадников района Южное Медведково, активный участник всех мероприятий, проводимых в районе, округе. Частый гость в школах района.

В 1989 г., награждена знаком «Житель блокадного Ленинграда».

Встречи со школьниками

ПАВЛОВА ЮЛИЯ АНДРЕЕВНА

Воспоминания председателя общественной организации бывших малолетних узников фашизма концлагере й

Юлия Андреевна родилась 4 октября 1935 г., в г. Юхнов Калужской области. Город расположен в живописном районе, в лесу, протекают реки Угра, Кунава. До войны отец Юлии Андреевны работал директором школы, мама учителем начальных классов.

Зима 1941 г., была снежной, холодной, мороз достигал отметки – 30 0 С. В город ворвались немцы и стали выгонять всех жителей из домов полураздетых, выстроилась колонна длиной больше километра «Мама схватила санки, усадила на них семилетнюю сестру и меня, - вспоминает Юлия Андреевна, - и началось наше мучение. Шли долго, со всех сторон окруженные вооруженными немцами с овчарками, затем ехали, попадая под обстрел немецких летчиков, многие пленные не доехали до места назначения. Оставшихся в живых привезли в г.Рославль и поместили в лагере № 130. Территория была обнесена колючей проволокой, по всему периметру стояли вышки с автоматчиками. Детей отделили от родителей и принудительно водворили по разным баракам. Рев стоял жуткий, маленькие дети все время просились к мамам. Барак представлял собой полумрачное помещение, с двух ярусными полками, на которых лежала солома. Маленьких детей определили спать на нижние полки, детей постарше на верхние. Еду, которую принесли, сложно было даже назвать едою. В воде плавали картофельные очистки, но есть очень хотелось, поэтому старались не замечать вони, которая шла из чашки. А на следующий день всех вырвало. Хлеба не давали, мы забыли его вкус». Женщин, что сидели в соседнем бараке, весной заставляли работать на торфразработке, работа была тяжелая, они из болота доставали торф, резали его, сушили, а немцы отправляли его на свои нужды. Детей гоняли на площадь, смотреть на публичное подвешивание советских военнопленных и расстрел евреев. Много страшных моментов увидели детские глаза за 1 год и 3 месяца, в то время, что находилась шестилетняя Юлия в лагере. «Однажды стрельба послышалась где-то очень близко, с неба падали бомбы, казалось вот-вот рухнет барак, - вспоминает Юлия Андреевна, - сколько по времени длился бой, сказать сложно, казалось долго, а потом дверь открылась и в барак вошли 2 солдата и говорят, что все освобождены, кто может выйти самостоятельно на улицу, выходите, кто не может, мы вынесем на руках. Взяв друг друга за руки, мы стали выходить, вид детей был ужасающим: худые, изнеможденые, грязные, голодные. Увидев родителей, началась суматоха, крик, мамы бросились к детям, дети к мамам, откуда взялись силы, непонятно. Не все мамы смогли обнять своих детей, и не все дети обняли своих мам. Счастье переполняло одних и страшное горе других. Многие арестанты умерли от голода, непосильного труда. Обезумевшие матери обнимали солдат, сквозь слезы, целовали им грязные сапоги, благодарили за освобождение. Было это в августе 1943 г., колонна женщин и детей покинула территорию лагеря, а через 2 часа приказом Гитлера, были взорваны бараки, чтобы скрыть факты
насилия, но фашистам не удалось уничтожить живых свидетелей. Добраться до дома в г. Юхнов было не на чем, неделю ждали машину, жили на площади под открытым небом. Иногда мимо проезжали машины с солдатами, но брать гражданских людей было нельзя, да и некуда. Когда мы вернулись в свой город, - продолжает вспоминать Юлия Андреевна, - все было разрушено и сожжено, жить было негде, спали на улице, ели траву, иногда ходили в лес за ягодами, но он был заминирован и многие люди погибали, взорвавшись на минных снарядах.»

Отец Юлии Андреевны, как и многие мужчины, их города, воевали на фронте, поэтому восстанавливать разрушенный город выпало на женские плечи. Они разгребали завалы, расчищали улицы, приводили в порядок дома и заселялись в них. На территории разрушенного монастыря открыли школу для детей, учитель подходил от ребенка к ребенку, объясняя материал. Писали перьями на старых желтых газетах между строк, чернила делали из сажи. Одеть тоже было нечего, школьница Юля со старшей сестрой делили одну пару валенок и телогрейку на двоих.

Несмотря на все трудности, которые выпали на плечи этой хрупкой женщины, она не утратила веры в лучшую жизнь.

Юлия Андреевна является председателем общественной организации бывших малолетних узников в районе Южное Медведково, навещает одиноких членов своей организации в госпитале, встречается с школьниками на уроках мужества, отвечает на многочисленные детские вопросы, принимает активное участие в мероприятиях района Южное Медведково.

РЯЗАНОВ ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ

Воспоминания участника Великой Отечественной войны.

Полковника в отставке.

«Когда началась Великая Отечественная война, я закончил 9 класс,- вспоминает Владимир Васильевич. - Я все еще помню то объявление Молотова. Я родился на берегу Волги. Республика Марийская была, а сейчас Мери Эл. Отец был председателем артели. Тогда организовывался съезд в Москве. И отец взял меня посмотреть на столицу. Точно не знаю 20-ое или 21-ое, но на следующий день намечалось приветствие руководства страны на площади. И вдруг: «Внимание! Сейчас будет очень важное правительственное сообщение». Сообщение было о начале войны. И после этого никаких торжественных случаев, все свернули и все разъехались по домам. Я даже не осмотрел нашу столицу. Отца и старшего брата призвали в армию. Мать не работала. А у меня еще 2 брата, одному было 13, другому 9 лет и сестренка 4-х лет. После школы я пошел на завод, успел поработать 6-7 месяцев, освоил профессию электромонтёра».

В июне 1942 г., в 17 лет Владимир Васильевич окончил среднюю школу. Когда школьников построили во дворе школы, и директор стал выдавать аттестаты, подоспел военком. Всем юношам, достигшим 18-ти лет, раздали повестки. Среди десятиклассников таких мальчишек оказалось 12, из них только четыре вернулись с фронта. Сейчас живы двое из них.

Владимир Васильевич участвовал в боях Великой Отечественной войны в составе 3-го и 4-го Украинских фронтов в должности водителя боевого автомобиля зенитного дивизиона 104-й гвардейской ордена Кутузова II степени стрелковой дивизии 9-ой армии. В боевую биографию Владимира Васильевича вписаны победные бои на территории Венгрии, Австрии, Чехословакии в период с января по май 1945 г.

В Венгрии он принимал участие в разгроме танковой группы немцев: в районе озера Балатон и взятие городов Секешвехервар, Мор, Папе и др., взятии Вены, Санкт-Пельтен в Австрии, Ярморжице и Зноймо в Чехословакии. Во всех боях он проявлял смелость, мужество, находчивость.

Его уволили из рядов Советской армии в сентябре 1975 г.

После увольнения он работал старшим инспектором по кадрам «Ремстройтреста». В 1981-1996 гг. военруком в ПТУ, затем до 1998 г. старшим инженером в отделе строительства МИСИС.

Владимир Васильевич награжден орденом Отечественной войны ii степени, медалями «За Победу над Германией», «За взятие Вены», «За боевые заслуги», другими юбилейными медалями.

Сулейманов Саубан Нугуманович

Воспоминания участника ВОВ

Саубан Нугуманович родился 12 декабря 1926 г., в городе Чистополе в Татарстане. В армию призвали, когда ему еще не исполнилось 17 лет. Шесть месяцев подготовки, которые проходил Саурбан дались очень трудно: большие физические нагрузки плюс постоянный голод. В 1943 г., Саубан Нугуманович ушел на фронт, воевал на III и I Белорусских фронтах. В одном из тяжелых боев под Минском, был ранен в ногу. Лечился в госпитале города Сасово Рязанской обл. Поправился, окреп и снова пошел на фронт. Победу 1945 г., встретил в Берлине. Демобилизовался в 1951 г. Учился на комбайнера, работать уехал в Узбекистан, куда его пригласил дядя. Получил квартиру и встретил свою жену Майю Ивановну. Ей было 19 лет, ему 29 лет, 15 лет они прожили в городе Нижнекамск. У них родились 2 дочери. Саубан Нугуманович отличный семьянин, его очень любят дети и супруга. Дочери привезли родителей в Москву и помогают им.

Сулейманов С.Н. награжден Орденами Красной звезды, Отечественной войны, медалями «За взятие Берлина», «За взятие Варшавы», двумя медалями «За отвагу», медалью Жукова, орденом трудовой Славы. Саубан Нугуманович - победитель 4-х пятилеток в мирное время.

Саубан Нугуманович добрый, отзывчивый человек.27 ноября 2014 г., в рамках мероприятий, посвященных 70-летию Победы в Великой Отечественной войне, семье Сулемановых вручен телевизор.

ТИМОЩУК АЛЕКСАНДР КУЗЬМИЧ

«Меня успели вытащить из горящего танка»

25 июня 1941 г., Александру Тимощуку должно было исполниться 16 лет. Правда, к этому возрасту он имел всего три

Класса образования. В 11 лет Саша потерял мать, а его отец, оставшись один с пятью детьми, с горя продал корову, а деньги пропил. Саше пришлось бросить школу и пойти работать в колхоз.

«22 июня 1941 г., за мной приехала «эмка», - вспоминает ветеран, - и меня отправили в железнодорожное училище, в котором я проучился 6 месяцев. Еще 3 месяца набирался ума в железнодорожном техникуме, изучал, тормозную систему вагонов. 4 часа учились, 8 работали.

Получив удостоверение поездного мастера, Александр до середины февраля 1943 г., сопровождал воинские эшелоны. «Потом оказался на станции Колтубановская, - вспоминает Александр Кузьмич. - Господи, думаю, куда я попал: проволока в 2 ряда, вышки кругом. Нас привезли в бывший лагерь заключенных строить бараки. Жить приходилось в землянках, в которой поместиться две роты, отапливалась всего двумя буржуйками. Кормили баландой и подмокшим хлебом. Скоро многие, и я в том числе, заболели воспалением легких. Выжили не все».

В августе 1943 г., Александр Тимощук попал на 1-й Прибалтийский фронт. На станции Западная Двина эшелон частично разбомбили, оставшимся в живых выдали винтовки и бросили в бой. «Я сразу же нарвался на здорового рыжего немца с пулеметом. Увидев меня, он поднял руки. Я опешил. Но сзади подошли энкавэдэшники: «Давай солдат, вперед. – вспоминает фронтовик. – А под деревней Желуды Псковской области меня дважды ранило, чуть не потерял руку». После госпитализации Александра направили на 3-й Белорусский фронт в 11-ю Гвардейскую армию под началом генерала Черняховского. Как-то вместе с товарищами ходил в разведку и попал в окружение, из которого они не могли вырваться 15 дней. «А когда выбрались, - рассказывает А.К. Тимощук, - из окружения, так хотелось есть, что, увидев на поле убитых лошадей, тут же отрезали кусок мяса и сварили в болотной воде. Все страшно отравились. Я до сих пор даже видеть мясо не могу. А когда вернулись в часть, нас как вышедших

Довелось Александру Кузьмичу принимать участие в операции «Багратион», в ходе которой он в очередной раз был ранен. Когда поправился, знакомый посоветовал пойти в Ульяновскую танковую школу, где Александр получил специальность командира орудия Т-34. «В январе 1945 г., из нас сформировали экипаж и мы поехали в Нижний Тагил, где под руководством опытных рабочих сами собирали свой танк, на котором потом воевали в Восточной Пруссии, - вспоминает ветеран. – Особенно запомнился бой в трех километрах от Фришгафа. Во время боя наш танк подбили, но товарищи успели меня вытащить из горящего танка», из окружения по несколько раз допрашивали сотрудники НКВД, пока не вмешался генерал Черняховский.

Александр Кузьмич награжден орденом «За отвагу» I степени, медалями «За взятие Кенигсберга», «За Победу над Германией» и еще 20 юбилейными медалями.

Интервью взяла И.Михайлова

ЦВЕТКОВА НИНА АНАТОЛЬЕВНА

Воспоминания члена общественной организации бывших малолетних узников фашизма концлагерей

Нина Анатольевна родилась 2 января 1941 г., в селе Батурино Батуринского района Смоленской области.

В марте 1943 г., семью Нины Анатольевны немцы угнали на торфяные разработки в Белоруссию (белые торфяные болота). Маленьких детей побросали в повозки, а матери и бабушки бежали за ними.

Труд на разработках был очень тяжелый, а время очень голодное, многие дети умирали.В мае 1945 г., советские войска освободили пленных, и семья вернулась в родной поселок.

С фронта вернулся отец, накинул на шею дочери вязанку крупных баранок, это было так неожиданно и вкусно, что не могло не подкупить детское отношение к себе. Маленькая Нина ни разу до этой встречи не видела отца.

Нина Анатольевна, в силу возраста, не помнит тех страшных лет, все ее воспоминания со слов мамы, которой уже нет в живых. Сейчас бы Нина Анатольевна более подробно ее расспросила.

В 1958 г., Нина Анатольевна окончила школу и поступила в Андреевский железнодорожный техникум. В 1963 г., по направлению устроилась работать в Мосгипротранс. Построила карьеру от техника до руководителя сметной группы. В 1996 г., вышла на пенсию и продолжала работать до 2013 г.

«Сейчас, - говорит Нина Анатольевна, - есть время встречаться с друзьями, посещать выставки, ходить на экскурсии».

Устинова (в девичестве Прошкина) Анна Григорьевна

Воспоминания члена общественной организации бывших малолетних узников фашизма концлагерей Анна Григорьевна родилась 10 января 1938 г., в с. Гавриловское Шаблыкинского района Орловской области.

13 августа 1943 г., с родителями и младшими сестрами пятилетнюю Анечку насильственно вывезли в Германию. Семью поселили в доме немца, точнее это был сарай с соломой, на которой семья Устиновых с маленькими детьми спала. Днем родители ходили на работу, а девочки в темноте сидели взаперти. В этом сарае было маленькое окошко, через которое Аня с сестрами любила смотреть на улицу, иногда они видели немецких детей, идущих в школу, но больше всего девочки любили следить за гнездом аиста, наблюдать как росли у них птенцы.

В январе 1945 г., Советская армия наступала, немцы отходили, бежал и немецкий хозяин, спасаясь за свою жизнь. Семья Устиновых сбежала из сарая, и несколько дней сидела во рву, боясь высунуть головы. Когда шум суеты и уезжающих телег стих, отец Ани решил посмотреть, как обстоят дела в селении, где они жили. Поняв, что нет ни души, они вернулись в сарай. А утром пришли солдаты – освободители, один вручил Ане маленькую шоколадку, она долго держала ее в руке, не понимая, что ее нужно съесть, ведь она никогда раньше не видела и не пробовала шоколад. Военные забрали Устиновых с собой, и помогли вернуться в родное село. Отец остался воевать с солдатами.

Село немцы выжгли, не оставив ни одного дома. Сельчане возвращались домой, и ютились в погребах и подвалах, отстраивая себе хатки. Осенью начала работать школа, Аня пошла учиться в 7 класс, добираться приходилось пешком за 5 км, но никто не жаловался.

В 16 лет Анна Григорьевна уехала в Тульскую область, работала на кирпичном заводе, потом в шахте.

В 1960 г., вышла замуж за односельчанина Устинова А.Ф., с мужем переехали в Москву, где проживают и сегодня.

Я родилась 20 мая 1926 года в селе Покровка Волоконовского района Курской области, в семье служащего. Отец работал секретарем сельского совета, бухгалтером совхоза «Таврический», мать - неграмотная крестьянка из бедной семьи, полусирота, была домохозяйка. В семье было 5 детей, я была старшей. До войны наша семья часто голодала. Особенно трудными были 1931 и 1936 годы. Жители села в эти годы съели растущую вокруг траву; лебеду, рогозу, корешки тмина, ботву картошки, щавель, ботву свеклы, катран, сиргибуз и др. В эти годы были страшные очереди за хлебом, ситцем, спичками, мылом, солью. Только в 1940 году жить стало легче, сытнее, веселее.

В 1939 году уничтожили совхоз, умышленно признали вредным. Отец стал работать на Ютановской государственной мельнице бухгалтером. Семья уехала из Покровки в Ютановку. В 1941 году я окончила 7 классов Ютановской средней школы. Родители перебрались в свое родное село, в свой домик. Здесь и застала нас Великая Отечественная война 1941-1945 годов. Хорошо помню такое знамение. 15 (или 16) июня вечером вместе с другими подростками нашей улицы пошли встречать возвращающийся с пастбища скот. У колодца собрались встречающие. Вдруг одна из женщин, взглянув на заходящее солнце, закричала: «Смотрите, что это на небе?» Еще не полностью солнечный диск опустился за горизонт. За линией горизонта запылали три огромных огненных столба. «Что же будет?» Старуха Кожина Акулина Васильевна, повитуха села, сказала: «Готовьтесь, бабоньки, к страшному. Будет война!». Откуда знала эта старая женщина, что война грянет очень скоро.

Там и объявили всем, что на нашу Родину напала фашистская Германия. А ночью потянулись подводы с мужчинами, получившими повестки о призыве на войну в районный центр, в военкомат. День и ночь в деревне слышался вой, плач женщин и стариков, провожавших на фронт своих кормильцев. В течение 2-х недель на фронт были отправлены все молодые мужчины.

Мой отец получил повестку 4 июля 1941 года, а 5 июля, в воскресенье, мы простились с отцом, и он отправился на фронт. Потянулись тревожные дни, в каждом доме ждали весточки от отцов, братьев, друзей, женихов.

На долю моей деревни выпала особо тяжелая доля из-за ее географического положения. Шоссейная дорога стратегического значения, соединяющая Харьков с Воронежем, проходит через нее, разделял на две части Слободу и Новоселовку.

От улицы Заречной, где жила моя семья в доме № 5, шел подъем в гору, довольно круто. И уже осенью 1941 года это шоссе беспощадно бомбили прорвавшиеся через линию фронта фашистские стервятники.

Дорога была забита до отказа двигавшимися на восток, к Дону. Шли армейские части, выбравшиеся из хаоса войны: оборванные, грязные красноармейцы, шла техника, в основном, полуторки - автомашины за боеприпасами, шли беженцы (тогда их называли эвакуированными), гнали с западных областей нашей Родины стада коров, отары овец, табуны лошадей. Этим потоком уничтожался урожай. На наших домах никогда не было замков. Воинские части располагались по велению командиров. Открывалась дверь в дом, и командир спрашивал: «Бойцы есть?». Если ответ: «Нет!» или «Уже ушли», то входили человек 20 и более и валились от усталости на пол, сразу засыпали. Вечером в каждой избе хозяйки варили в 1,5-2-ведерных чугунах картошку, свеклу, суп. Будили спавших бойцов и предлагали поужинать, но не у всех порой хватало сил подняться, чтобы поесть. А когда начались осенние дожди, то с уставших спящих бойцов снимали мокрые, грязные обмотки, сушили их у печки, потом разминали грязь и вытряхивали. У печки сушили шинели. Жители нашего села помогали, чем могли: немудреными продуктами, лечением, парили ноги бойцам и т.д.

В конце июля 1941 года нас направили на сооружение оборонительного рубежа, за селом Борисовка, Волче-Александровского сельсовета. Август был теплым, людей на окопах было видимо-невидимо. Окопники ночевали в сараях трех сел, с собой из дома брали сухари и сырую картошку, 1 стакан пшена и 1 стакан фасоли на 10 дней. На окопах нас не кормили, посылали на 10 дней, потом отпускали домой помыться, починить одежду и обувь, помочь семье и по истечении 3-х дней опять явиться для выполнения тяжелых земляных работ.

Однажды 25 человек покровцев отпустили домой. Когда прошли по улицам райцентра и вышли на окраину, увидели огромное пламя, охватившее дорогу, по которой мы должны идти в наше село. Страх, ужас овладели нами. Мы приближались, а пламя бросалось, кружилось с треском, воем. Горела пшеница с одной стороны и ячмень с другой стороны дороги. Длина полей до 4-х километров. Зерно, сгорая, такой издает треск, как звук строчащего пулемета. Дым, гарь. Старшие женщины повели нас в обход через Ассикову балку. Дома нас спрашивали, что горит в Волокановке, мы сказали, что горят на корню пшеница, ячмень - одним словом, горит неубранный хлеб. А убирать было некому, трактористы, комбайнеры ушли на войну, рабочий скот и технику угнали на восток к Дону, единственную полуторку и коней взяли в армию. Кто поджег? С какой целью? Зачем? - до сих пор никто не знает. Но из-за пожаров на полях район остался без хлеба, без зерна на посев.

1942, 1943, 1944 года были очень тяжелыми для сельчан.

В село не подвозили ни хлеба, ни соли, ни спичек, ни мыла, ни керосина. В селе не было радио, о состоянии военных действий узнавали из уст беженцев, бойцов и просто всяких болтунов. Осенью копать окопы было невозможно, так как чернозем (до 1-1,5 м) размокал и тащился за ногами. Нас посылали на очистку, выравнивание шоссейной дороги. Нормы были тоже тяжелые: на 1 человека 12 метров в длину, при ширине 10-12 метров. Война приближалась к нашему селу, бои шли за Харьков. Зимой прекратился поток беженцев, а армейские части шли ежедневно, одни на фронт, другие на отдых - в тыл… Зимой, как и в другие времена года, вражеские самолеты прорывались и бомбили движущиеся по дороге машины, танки, армейские части. Не было дня, чтобы не подвергались бомбежке города нашей области - Курск, Белгород, Короча, Старый Оскол, Новый Оскол, Валуйки, Расторная, чтобы враги не бомбили аэродромы. Большой аэродром располагался в 3-3,5 километрах от нашего села. Летчики жили в домах сельчан, питались в столовой, расположенной в здании семилетней школы. В моей семье жил летчик офицер Николай Иванович Леонов, уроженец Курска. Мы провожали его на задания, прощались, а мама благословляла, желая вернуться живым. В это время Николай Иванович вел розыск своей семьи, потерявшейся при эвакуации. Впоследствии велась переписка с моей семьей от которой я узнала, что Николай Иванович получил звание Героя Советского Союза, нашел жену и старшую дочь, а маленькую дочь так и не нашел. Когда не вернулся с задания летчик Николай Черкасов, все село оплакивало его гибель.

До весны и осени 1944 года поля нашего села не засевались, не было семян, не было живого тягла, техники, а обработать и засеять поля старухи, малолетки были не в силах. Кроме этого, мешала насыщенность полей минами. Поля заросли непроходимыми бурьянами. Население было обречено на полуголодное существование, в основном питались свеклой. Ее заготовили с осени 1941 года в глубокие ямы. Свеклой подкармливали и бойцов Красной Армии, и заключенных, находящихся в Покровском концлагере. В концлагере, на окраине села, было до 2 тысяч пленных советских солдат. Конец августа - начало сентября 1941 года мы копали окопы и строили блиндажи вдоль железной дороги от Волоконовки до станции Староивановка.

На рытье окопов шли способные трудиться, в селе оставалось нетрудоспособное население.

По истечении 10 дней окопников отпустили на три дня домой. В начале сентября 1941 года я пришла домой, как все мои подруги по окопам. На второй день я вышла во двор, меня окликнул старик-сосед: «Тань, ты пришла, а твои подруги Нюра и Зина уехали, эвакуировались». Я в чем была, босая, в одном платьишке побежала на гору, на шоссейную дорогу, догонять подруг, не узнав даже, когда они уехали.

Группами шли беженцы, солдаты. Я бросалась от одной группы к другой, плакала и звала подруг. Меня остановил пожилой боец, напоминавший мне отца. Он расспросил меня, куда, зачем, к кому я бегу, есть ли у меня документы. А потом грозно сказал: «Марш домой, к маме своей. Если меня обманешь, то я тебя найду и пристрелю». Я испугалась и помчалась назад по обочине дороги. Прошло столько времени, а мне и теперь удивительно, где взялись тогда силы. Подбежав к огородам нашей улицы, пошла к матери моих подруг, чтобы убедиться, что они уехали. Подруги мои уехали - это была для меня горькая правда. Поплакав, решила, что надо возвращаться домой и побежала по огородам. Меня встретила бабушка Аксинья и начала стыдить, что я не берегу урожай, топчу, и позвала меня к себе поговорить. Я ей рассказываю про свои злоключения. Плачу… Вдруг слышим звук летящих фашистских самолетов. А бабушка увидела, что самолеты делают какие-то маневры, и из них летят… бутылки! (Так, крича, сказала бабушка). Схватив меня за руку, она направилась в кирпичный подвал соседского дома. Но только мы шагнули из сеней бабушкиного дома, как раздалось много взрывов. Мы побежали, бабушка впереди, я сзади, и только добежали до середины огорода соседки, как бабушка упала на землю, и на ее животе появилась кровь. Я поняла, что бабушка ранена, и с криком побежала через три усадьбы к своему дому, надеясь найти и взять тряпки для перевязки раненой. Прибежав к дому, я увидела, что крыша дома сорвана, выбиты все оконные рамы, везде осколки стекол, из 3-х дверей на месте только одна перекошенная дверь на единственной петле. В доме ни души. От ужаса бегу к погребу, а там был у нас под вишней окоп. В окопе были мама, сестренки мои и братик.

Когда прекратились разрывы бомб и раздался звук сирены отбоя, мы все вышли из окопа, я попросила маму дать мне тряпки, чтобы перевязать бабушку Ксюшу. Мы с сестренками побежали туда, где лежала бабушка. Она была окружена людьми. Какой-то солдат снял с себя поддевку и накрыл тело бабушки. Ее похоронили без гроба на краю ее картофельного огорода. Дома нашего села оставались без стекол, без дверей вплоть до 1945 года. Когда война подходила к завершению, стали понемногу по спискам давать стекло, гвозди. Я продолжала в теплую погоду копать окопы, как все взрослые односельчане, в слякоть чистить шоссейную дорогу.

В 1942 году мы копали глубокий противотанковый ров между нашим селом Покровкой и аэродромом. Там со мной случилась беда. Меня послали наверх разгрести землю, под моими ногами земля поползла, и я не удержалась и упала с 2-метровой высоты на дно окопа, получила сотрясение мозга, сдвиг дисков позвоночника и травму правой почки. Лечили домашними средствами, через месяц я вновь работала на этом же сооружении, но мы не успели его закончить. Войска наши отступали с боями. Сильные бои были за аэродром, за мою Покровку.

1 июля 1942 года в Покровку вошли немецко-фашистские солдаты. Во время боев и размещения фашистских частей на лугу, по берегу речонки Тихой Сосны и на наших огородах, мы находились в погребах, изредка выглядывали узнать, что там на улице творится.

Под музыку губных гармошек, холеные фашисты проверяли наши дома, а потом, сняв военную форму и вооружившись палками, стали гоняться за курами, убивали и жарили их на вертелах. Вскоре в селе не осталось ни единой курицы. Приехала другая воинская часть фашистов и сожрала уток и гусей. Ради потехи фашисты перо птиц разбрасывали по ветру. За неделю село Покровка покрылось покрывалом из пуха и перьев. Село выглядело белым, как после выпавшего снега. Потом фашисты сожрали свиней, овец, телят, не тронули (а может не успели) старых коров. У нас была коза, коз не брали, а насмехались над ними. Фашисты стали строить вокруг горы Дедовская Шапка руками заключенных в концлагере пленных советских солдат обводную дорогу.

Землю - толстый слой чернозема грузили на автомашины и увозили, говорили, что землю грузили на платформы и отправляли в Германию. В Германию на каторжный труд отправляли много молодых девушек, за сопротивление расстреливали, пороли.

Каждую субботу к 10 часам в комендатуру нашего села должны были являться наши сельские коммунисты. Среди них был и Дудоладов Куприян Куприянович, бывший председатель сельского Совета. Мужчина двухметрового роста, заросший бородой, больной, опираясь на палочку, он шел к комендатуре. Женщины всегда спрашивали: «Ну что, Дудолад, уже пошел домой из комендатуры?» Как будто по нему проверялось время. Одна из суббот стала для Куприяна Куприяновича последней, из комендатуры он не возвратился. Что сделали с ним фашисты неизвестно по сей день. В один из осенних дней 1942 года в село пришла женщина, покрытая клетчатым платком. Ее определили на ночлег, а ночью ее забрали фашисты и расстреляли за селом. В 1948 году ее могилу разыскали, и приехавший советский офицер, муж расстрелянной, увез ее останки.

В середине августа 1942 года мы сидели на холмике погреба, фашисты в палатках на нашем огороде, около дома. Никто из нас не заметил, как братишка Саша ушел к фашистским палаткам. Вскоре мы увидели как фашист бил семилетнего малыша ногами… Мама и я кинулись на фашиста. Меня ударом кулака фашист сбил с ног, я упала. Мама увела нас с Сашей плачущими в погреб. В один из дней к нам к погребу подошел человек в фашистской форме. Мы видели, что он ремонтировал машины фашистов и, обращаясь к маме, сказал: «Мама, сегодня поздно ночью будет взрыв. Никто ночью не должен выходить из погребов, как бы не бесновались военные, пусть орут, стреляют, закройтесь поплотнее и сидите. Передайте потихоньку всем соседям, по всей улице». Ночью прогремел взрыв. Стреляли, бегали, искали фашисты организаторов взрыва, орали: «Партизан, партизан». Мы молчали. Утром увидели, что фашисты лагерь сняли и уехали, мост через речку разрушен. Видевший этот момент дедушка Федор Трофимович Мазохин (мы в детстве его звали дед Мазай) рассказывал, что, когда на мост въехала легковая машина, за ней автобус, наполненный военными, потом легковая машина, и вдруг страшный взрыв, и вся эта техника рухнула в речку. Погибло много фашистов, но к утру все было вытащено и вывезено. Фашисты скрывали свои потери от нас, советских людей. К концу дня в село приехала воинская часть, и они спилили все деревья, все кустарники, как будто побрили село, стояли оголенные хаты и сараи. Кто этот человек, предупредивший нас, жителей Покровки, о взрыве, спасший жизни многим, никто в селе не знает.

Когда на твоей земле хозяйничают оккупанты, ты не волен распорядиться своим временем, бесправен, жизнь может оборваться в любой момент. В дождливую ночь поздней осени, когда жители уже вошли в свои дома, в селе были концлагерь, его охрана, комендатура, комендант, бургомистр, в наш дом, выбив дверь, ввалились фашисты. Они, освещая фонариками наш дом, стаскивали всех нас с печки и ставили лицом к стенке. Первая стояла мама, потом сестренки, потом плачущий братик и последней стояла я. Фашисты открыли сундук и тащили все, что было поновее. Из ценного взяли велосипед, папин костюм, хромовые сапоги, тулуп, новые галоши и др. Когда они ушли, мы еще долго стояли, боялись, что они вернутся и расстреляют нас. В эту ночь пограбили многих. Мама вставала затемно, выходила на улицу и смотрела, из какой трубы покажется дым, чтобы послать кого-нибудь из нас, детей, меня или сестренок, просить 3-4 горящих уголька, чтобы затопить печь. Питались в основном свеклой. Вареную свеклу носили в ведрах к строительству новой дороги, подкормить военнопленных. Это были великие страдальцы: оборванные, избитые, гремя кандалами и цепями на ногах, опухшие от голода, они шли туда и обратно медленной пошатывающейся походкой. По бокам колонны шли фашистские конвоиры с собаками. Многие умирали прямо на строительстве. А сколько детей, подростков подорвалось на минах, было ранено в период бомбежек, перестрелок, во время воздушных боев.

Конец января 1943 года был еще богат такими событиями в жизни села, как появление огромного количества листовок, как советских, так и немецко-фашистских. Уже обмороженные, в тряпье шли назад от Волги фашистские солдаты, а фашистские самолеты сыпали на деревни листовки, где говорили о победах над советскими войсками на Дону и Волге. Из советских листовок мы узнали, что предстоят бои за село, что жителям Слободской и Заречной улиц надо уходить за село. Забрав весь скарб, чтобы можно было укрыться от морозов, жильцы улицы ушли и трое суток за деревней в ямах, в противотанковом рве мучились, ожидая конца боев за Покровку. Село бомбили советские самолеты, так как фашисты засели в наших домах. Все, что можно сжечь для обогрева - шкафы, стулья, деревянные кровати, столы, двери, все фашисты сожгли. При освобождении села были сожжены Головиновская улица, дома, сараи.

2 февраля 1943 года мы вернулись домой, простуженные, голодные, многие из нас долго болели. На лугу, отделяющем нашу улицу от Слободской, лежали черные трупы убитых фашистов. Только в начале марта, когда стало пригревать солнце, и трупы оттаивали, было организовано захоронение в общую могилу погибших при освобождении села немецко-фашистских солдат. Февраль-март 1943 года мы, жители села Покровка, держали в постоянном хорошем состоянии шоссейную дорогу, по которой также шли автомашины со снарядами, советскими воинами на фронт, а он был недалеко, вся страна напряженно готовилась к летнему генеральному сражению на образовавшейся Курской дуге. Май-июль и начало августа 1943 года я вместе со своими односельчанами вновь была на окопах у села Заломное, которое расположено вдоль железной дороги Москва-Донбасс.

В очередной свой приход в село я узнала о несчастии в нашей семье. Братик Саша пошел со старшими мальчишками на тору. Там стоял подбитый и брошенный фашистами танк, около него было много снарядов. Ребятишки поставили большой снаряд крылышками вниз, поменьше поставили на него, а третьим ударили. От взрыва ребят подняло вверх и сбросило в речку. Были ранены друзья брата, у одного перебило ногу, у другого ранение в руку, в ногу и оторвало часть языка, у брата оторвало большой палец правой ноги, а царапин было не счесть.

Во время бомбежки или обстрелов почему-то мне казалось, что хотят убить только меня, и целятся в меня, и всегда со слезами и с горечью спрашивала себя, что же я такого плохого успела сделать?

Война - это страшно! Это кровь, потеря родных и близких, это грабеж, это слезы детей и стариков, насилие, унижение, лишение человека всех его природой данных прав и возможностей.

Из воспоминаний Татьяны Семеновны Богатыревой